-- Уймись, Николай. Нельзя объять необъятное. Архивы, книги, церковное...
-- А казну?!
-- И казну, так уж и быть. Да пошли пяток возов пустых к Софии. Там наши тоже... прибарахлились. Давай, командуй движение. Скоро смоленские подойдут - это их охотничьи угодья. На, прибери.
Кидаю ему митрополичий клобук, сам автоматически подхватываю посох. А удобная, однако, палка! Указывать людям направление их движения. Погонять пасомых.
Николай ещё мечется по подворью, но кыпчаки уже выводят увязанный полон, у всех джигитов у седел раздувшиеся торбы, выдвигаются и мои, сопровождая караван саней, в которые то и дело пытаются, уже находу, пристроить то шубу, то ларчик, то бочку, то мешок. Погнали скотину. Есть надежда, что в хозяйстве митрополита удастся найти высокопродуктивный скот.
Вдруг вопль Салмана:
-- К бою!
Ага, загостились: на площадь вываливает пешая толпа смоленских. Раз пешие, значит ворота не взяли, верхом по лестницам прошли. Выезжаю вперёд, навстречу выбегает некрупный воин в ламилляре. Медные кольца по подолу - дорогой, наверное. Отстёгивает, сдвигает назад шлем.
Мстислав. Который "Храбрый". Семнадцать лет. Юношеский задор, переходящий в подростковую наглость.
-- Ты! Ты чего тут делаешь?! А ну пшёл с отсюдова! Тут всё наше!
-- Ты, князь Мстислав, храбр. Но не умён. Добыча принадлежит тому, кто её первым взял. Первыми город взяли мы. Но мы уходим. Добирайте. Прохлаждались бы дольше - и этого не получили.
Он был в боевой ярости - он в ней и остался. Мои гонят коров и коней. Николай вприпрыжку тащит какую-то длинномерную хрень, завёрнутую в полотно, сваливает её в последние сани. Но не садится, а снова бежит ко мне.
-- Иване...!
-- Николай, остановись. Жадность фраера сгубила.
-- А? Не. Тут-то... о-ох скока же тут ещё! Но у нас ещё ребята в Софии. Надо ж...
-- Да, чуть не забыл.
Мои медленно уходят с площади, угоняя и увозя добычу. Хорошо бы колокола с колокольни снять. Утащить нечем. Да хоть бы листы свинца с куполов! Увы, время.
Ворота главного храма "Святой Руси" распахнуты, внутри свет свечей, лампад, факелов. Перед входом несколько саней, которые мои гридни резво набивают охапками золочёных подсвечников, обёрнутых в золочёные ризы, узлы из покрывал и занавесей, кувшины с вином и маслом, иконы и книги... Молодцы: ризницу ломанули.
Сивко осторожно переступает копытами по невысоким каменным ступенькам, подходя к порогу храма. Справа от входа на парапете гульбища перевесился труп. Редкий случай: обычно мертвяки в такой позиции сползают. Либо внутрь, либо наружу. А этот... зацепился, наверное. Со свободно висящих рук на снег под стеной капает кровь. Хорошо повис: в стороне от прохода, не замарает.
В открытые двери просматриваются все пять нефов, метров тридцать. Посередине затоптанного, с мокрыми пятнами от нанесённого снега, пола лежит голова. Судя по причёске... долгогривый. А сам где? - А, вижу. Тело кучкой в луже крови левее, метрах в шести. Хороший удар был, далеко улетела.
Николай прижал какого-то чудака в подряснике на перекрёстке центрального нефа и ближайшего трансепта и пытается у него что-то отобрать. Чудак вдруг отталкивает Николку, так что тот садится на задницу, и бросается бежать.
Реакция на бегущую дичь - автоматическая. Толкаю коленями Сивку, тот послушно топает внутрь храма. Огромное помещение почти в тысячу квадратных метров площадью, в тридцать метров высоты до зенита главного купола, мгновенно наполняется грохотом копыт по камню.
Пешему от конного не убежать. Беглец поворачивает в трансепт, но навстречу ему уже бежит один из моих мечников... Осторожно останавливаю разогнавшегося Сивку. Полетать по каменному полу, гремя подковами и стуча костями... Спешиваюсь и веду коня в поводу.
Вот и бегун. Старец, седина с проплешиной, длинная борода. Вывернутые за спину, вздёрнутые вверх уже двумя моими гриднями сухие кисти рук судорожно, как когти, хватают воздух тощими длинными пальцами. Ветхий, а шустрый. Старый жилистый чёрный... каплун. Перед отправкой в суп.
Один из парней тянет палаш. Это у него такой хороший удар перед входом получился? Здесь результат будет хуже: отрубленная голова так далеко не полетит - точка отсечения ниже, чудака вжимают лицом в пол. Так, разве что волчком на пару шагов.
-- Погоди. Что это?
У колонны на полу лежит богато изукрашенный ящичек. По крышке и боковым стенкам тонкое золото с чеканкой: лианы, виноград, травы.
Старец сопит, молчит. Получает пинок гридня по рёбрам:
-- Отвечай! Когда тебя Зверь Лютый спрашивает!
Прозвище, кажется, персонажу знакомо, ишь как скривился.
-- Отпусти его. Старый человек, слабенький.
-- Ага. Старый. А бегает как молодой. Коз-зёл.
Гридень отпускает вывернутую руку задержанного, грубо ухватив за шиворот, вздёргивает вертикально. Но того ноги не держат. Рывком усаживает под колонну. А тот расширенными глазами смотрит на митрополичий посох в моей руке. А куда его деть? - Здоровая палка, ни в карман, ни в торбу не влезет. Хотел отдать Николаю, но вот, пришлось скачки по храму устраивать.
Сивко спокойно стоит рядом, пытается решить: пустой кивот на стене - это съедобно? Фыркает: нет, не съедобно, гарью пахнет.