"Не дай вам бог жить в эпоху перемен".
"Перемены" воспринимались им как личный крах. То, чему он учил всю жизнь - отвергалось и выбрасывалось. "Клеветники, предатели, наглецы..." - приумножались. Становились всё более влиятельны. Становились властью.
Стезя, избранная им, по которой он шёл, не смотря на противодействие клира и мира; на которой он и сам совершал преступления, вроде обмана после смерти своего князя Свояка, приманивая Гамзилу богатством вдовы и её полной беспомощностью, преступления "во благо", ради сохранения "Закона Русского", "лествицы"; приведшая его к "неправде митрополичьей" в августе прошедшего года; к ночи нынешнего штурма; к виду залитого свежей кровью посоха первосвященника Рускаго; к зрелищу разграбляемых храмов божьих - довела его душу до состояния перетянутой струны.
Он бы умер с облегчением, благословляя убийц своих. Но нарвался на меня. Проезжающего по храму на коне, но не поганого, носящего посох убиенного, но не бахвалящегося этим. Непривычные слова, непривычные вещи, вроде того же носового платка, внешнего вида, костяного пальца на шее... "коронация", а не "возложение барм"... честное, спокойное объяснение неизбежности его убийства в случае отказа... Явное несоответствие признакам, перечисленным Апостолом...
Я не вписывался ни в одну из известных ему категорий людей. Оставались сущности потусторонние. Св.Климент отсёк преисподнюю. Ангелу божьему я тоже не соответствовал. Но надежда уже вошла в его душу.
Перетянутая струна души - лопнула, слёзы - полились.
Пошла исповедь. В смысле: метанойя.
Антоний рассказывал, естественно, о себе, о своих чувствах. Позже, в наших беседах, мы неоднократно возвращались к упомянутым им событиям и людям. Но сразу "качать инфу до донышка" я не рисковал: он мог закрыться. Поэтому переключил внимание на другое, дал ему возможность выговориться, выращивая так доверие ко мне. "Говорить" - о волнующем его, о "споре о посте в середу и пяток".
Идиотизм конфликта не укладывался в моём сознании. Я понимал, что не понимаю этих людей. Непонимание неизбежно ведёт к ошибкам, потерям, смертям.
Глупость же! Но из-за этого убили кучу народа, Бешеный Федя добрался до своего противника в Болгарии и утопил того в Дунае, едва ли не на глазах императора и патриарха.
Свифт в "Путешествиях Гуливера" описывает войну между "тупоконечниками" и "остроконечниками" - сторонниками выбора с какого конца разбивать яйцо. "Спор от посте", на мой взгляд, ещё бессмысленнее.
Кстати о яйцах. Выражение "выеденного яйца не стоит" - здесь отсутствует. Антонию потребовалось осмыслить легко сорвавшийся у меня фразеологизм. Сходно с тем ступором, который возникал у меня в этой усадьбе на каждом шагу в первые месяцы после вляпа. Только я знал, что вляпнулся, был готов, хоть умозрительно, к состоянию собственной тупости. Для Антония же "выеденное яйцо" послужило указанием на мою "чужесть", "нездешнесть". Заставило искать лейбл для меня вне обычного круга типажей.
***
Суть "спора о посте" в том, что это вообще не наша проблема. Таковой её сделали мы сами. Для греков это был мелкий, чисто рекомендательный вопрос на фоне куда более существенного богословского спора о шизофрении Христа. В смысле: о раздвоении ипостасей.
Сюжет такой.
В 1156 г. в Константинополе два философа (преподавателя) духовной школы, Михаил Солунский и Никифор Василаки, спели "Херувимскую песню" до последних слов:
"Ты бо еси приносяй и приносимый, и приемляй и раздаваемый, Христе Боже наш".
Спел и ладно. Просветлился? - Иди работай. Лет шестьсот песню пели и ничего. Но философы решили взпзд... Да, именно так.
Услышав слова Василия, диакона храма апостола Иоанна Богослова, о том, что: "Один и Тот же Сын Божий и бывает Жертвой, и вместе с Отцом приемлет Жертву", философы обвинили Василия: вводит две ипостаси во Христе, ибо "принести жертву - значит одно, а принять её другое".
Мне, как вы понимаете, без разницы. Их вообще - трое. Святая Троица, Рублёв же с натуры рисовал!
Но, факеншит, верующие же! Богословский спор принял массовый характер.
В умствование и пустословие (эпитеты - из решений собора) втянули уважаемого человека - Сотириха Пантевгена.
Человеку за 60, диакон Святой Софии, наречённый Патриарх Антиохийский. В смысле: уже избранный, но пока не поставленный.
Подозреваю, что он просто не хотел туда ехать: в Антиохии правили католики, видели в православных "пятую колонну императора" и периодически устраивали местным патриархам разные гадости, типа "посадить в тюрьму до выяснения".
Вот Сотирих и вспзд... напоследок.
Тут оказался ещё один иерарх, который тоже не хотел ехать к месту службы: Константин I, его только-только назначили в Киев.
-- Ехать чёрте куда, после ...дцати лет раскола, к диким... дикарям. Не могу!
-- Уважительная причина есть?
-- Само собой! Пока с правильным количеством ипостасей не определимся - раскольников в лоно возвращать некуда. Посему... А давайте-ка соберём Собор.
Январский собор 1156 г. провёл патриарх Константин IV Хлиарин в триклинии Святого Фомы в патриарших палатах.