Выбрать главу

   В 1044 году Ярослав Мудрый раскопал курганы и "выгребоша два князя, Ярополка и Ольга (Олег Древлянский - авт.) сына Святославя, и крестиша кости ею, и положиша в церкви святыя Богородица".

   В православии посмертно не крестят, запрещено Карфагенским собором, но нашим... если очень хочется, то можно.

   Мой вестовой Пантелеймон, чуть поспавший после ночных событий с его участием, и снова переполняемый гордостью - дозволили ларец с мощами самого Святого Климента взять, несколько поднатужившись, установил святыню на положенное ей место, в нишу за престолом. Завозился там, вылез в пыли:

  -- А тама чего?

   Ткнул пальцем в стоящий в соседней аркаде кипарисовый саркофаг. Антоний, что-то сосредоточенно считавший на пальцах, зло фыркнул:

  -- Бестолочь. Мощи. Варвара-великомученица.

   Заметив моё недоумение, деловито объяснил:

  -- К собору перенесли из Златоверхого. А назад вернуть... руки не дошли.

   Снова фыркнул, раздражённый необходимостью отвлекаться на всякие идиотские вопросы неучей, и убежал к главному алтарю.

   Пантелеймон обиделся от такого неуважительного к нему, герою взятия и вообще, отношения, когда Антоний отошёл, подёргал меня за рукав и тихонько спросил:

  -- Эта... Господине. А чего у ей подол с гроба торчит?

  -- Какой подол?

  -- Ну, еёный. С отселя не видать, а ежели под престол слазить...

   Я сразу представил, какой хохот будет стоять во всех княжеских дружинах, когда узнают, что "Зверь Лютый" на карачках под престольную срачицу залез. И там застрял.

   Ваня, с каких пор тебя стало волновать мнение неизвестных тебе придурков? Ты что, политиком стал? - Да. Но привычек на потребу - менять не буду. А то ещё и крестным ходом ходить заставят.

   Скинул шлем, пояс с портупеей, стал на четвереньки и полез. Единственный глаз Охрима, стоявшего рядом, с моими вещами в руках, превысил по площади два обычных. Нет, пожалуй, три.

   Посмотрел. Вылез. Подумал. Одел железяки. Пантелеймошка аж подпрыгивает вокруг от нетерпения. Но молчит - выучка. Ещё подумал. Будет скандал. Возможно - с плахой. Но деваться некуда - иначе хуже. Со святынями как с брюшным тифом: лучше перебдеть, чем недоблюсть

  -- Охрим, будь любезен, убеди присутствующих покинуть помещение храма.

  -- Э... А куда?

   Тоже выучка. Не идиотское "почему", а - укажите направление.

  -- К... к едрене фене! Вякающим - в морду.

   Пошёл хай. Антоний кинулся спросить - я вежливо принёс извинения за доставленные временные неудобства. Два Владимирских попа извинений не приняли - их вынесли за шиворот. Пантелей смотрел на меня умоляющими глазами: "не прогоняй!". Но когда я велел ему срочно притащить сюда князя Андрея, снова напыжился: да такое только услышать - "в жизни раз бывает".

   До Западного дворца - 60 метров, через пять минут - "гром гремит, земля трясётся". Ещё - орёт благим, и не только, матом мой вестовой. Которому будущий государь Всея Святыя Руси собственноручно выкручивает ухо.

   "Шаркающей кавалерийской походкой...".

   В смысле: вприпрыжку, спотыкаясь, скособочившись, пылая злобой и негромко матерясь...

"Тут в светлицу входит царь.

Стороны той государь".

   Но он про это ещё не знает.

  -- Здрав будь, княже. Отпусти мальчонку. И людей своих отпусти.

   Андрей зыркнул. Фыркнул. Шикнул:

  -- Пшшли.

   Я не стал испытывать терпение будущего благоверного и, возможно, святомучениского:

  -- Мальчонка, которому ты только что чуть ухо не оторвал, полез возвращать на место мощи Святого Климента...

  -- А! Так вот кто...!

  -- Погоди. И увидел из-под престола край ткани под крышкой того гроба.

   Андрей оглянулся.

  -- Там - мощи Варвары-великомученицы. Если торчит край пелены - значит его недавно вскрывали. И неаккуратно закрыли. Ткань - белая, не пожелтевшая. На свету долго не была.

  -- Наш-ши?

   М-мать. Когда Андрей шипит... мне тревожно.

  -- Не знаю. Потому тебя и позвал. Откроем и посмотрим. Сухан, за тот край возьмись.

   Мы с Суханом осторожно приподняли крышку, сдвинули её на угол саркофага.

   И оба, мы с Андреем... зашипели. Я - на вдохе, типа: "Уёх...!", он - на выдохе, "Схрш...".

   В гробу лежала молодая девушка, со свежим беленьким личиком, маленькими ручками и ножками, белой, не сморщившейся, не потемневшей, как у Климента, кожей. Голая. Вообще. Исключение: на голове белая повязка с золотым шитьём. Покрывала, которые должны были закрывать её в несколько слоёв, были сбиты в ком к краю, к ногам.

   Без грудей. Обе - отрезаны.

   Я несколько оху... мда... сильно удивился.

   Понимаю: для истинно верующего христианина, православного или католического толка, такая... "резьба по трупам" - привычная, надоевшая уже, картинка. Как крестился, так и приложился. К какому-нибудь продукту "фрезеровщика по костям". Но я - атеист и меня такая... истовая паталогоанатомия... несколько напрягает.