Игорь оглядел комнату. Патефон на тумбочке, стопка пластинок, на стене фотографии Любови Орловой, Павла Кадочникова, Марка Бернеса и еще одна. Молодой мужчина с бачками и тонкими усиками нагловато смотрел на них большими миндалевидными глазами.
— Милая Леночка, — начал Игорь, — я был в типографии, и там нам дали ваш адрес.
— А зачем? — Хозяйка выдергивала из головы бумажные закрутки.
— Леночка, — Игорь достал из кармана шрифт, — кому вы его давали?
— Но ведь ничего страшного не случилось? — спросила девушка. — Правда?
— Как сказать. Вы мне ответьте на вопрос.
— У меня есть друг, ну жених, если вы хотите. Он артист в Москонцерте.
— Это он? — Муравьев показал на фотографию.
— Да. Ему шрифт нужен для нового спектакля.
— Вы любите театр?
— Обожаю.
— Хотите стать актрисой?
— Очень. Весной Олег устроит меня в театральную школу, он говорит, что у меня талант.
— Охотно верю ему, — усмехнулся Муравьев.
Девушка была прелестная. Синеглазая, с золотыми волосами, даже тусклый свет не мог затушевать красок молодости.
— А как фамилия Олега?
— Гостев.
— Вы бывали у него дома?
— Нет. Он приходит ко мне.
— А где он живет?
— Не знаю. Я у него паспорт не спрашивала. Я же женщина, товарищ милиционер, а не комендантский патруль.
— Вы говорите, он ваш жених, и вдруг ничего о нем не знаете?
— Товарищ милиционер, — Лена улыбнулась, — он же не хулиган и не жулик. Почему он вас заинтересовал?
— Допустим, что так. Но шрифт, который вы ему передали, найден у человека, совершившего убийство.
Лена начала медленно бледнеть, отчего глаза ее, казалось, стали еще больше.
— Не может быть!
— К сожалению, это так. Мы ни в чем не обвиняем вашего друга. Но, сами понимаете, время военное.
— Но я…
— Как нам его найти, Лена? — твердо спросил Игорь.
— Он мне сказал, что разошелся с женой, актрисой. Истеричкой и дурой, но вынужден пока жить с ней в одной квартире. Он мне оставил телефон своего друга.
— Номер?
— Ж-2-45-48. Соломон Ильич.
— Леночка, когда вы договорились встретиться с ним?
— Он просил еще несколько литер, я обещала позвонить.
— Вы поедете с нами.
— Вы меня арестовали? — В голосе девушки послышался ужас.
— Нет, пока пригласили в милицию.
— А как же работа?
— Вас подменят. Мы, если вы не возражаете, захватим с собой фотографию вашего жениха.
Кочан сидел посреди комнаты, мрачной и длинной, как пенал. На покрытой засаленным тряпьем кровати лежала стонущая старуха.
— Ой, нет совести у вас, — подвывала она, — обижаете сироту…
Оперативники обыскивали комнату, в углу застыли понятые: дворничиха и сосед из квартиры напротив. Он пришел прямо с улицы, и снег на валенках начал подтаивать, растекаясь по полу маленькими лужами.
— Сироту не жалеете, — стонала старуха, — я немощная… Матка его на труд фронте… Папка от немецкой пули погиб…
— Ты молчи лучше, Севостьянова. Молчи, — устало оборвал ее Кузин, — мамка его за спекуляцию сидит… А сынок твой, Витя Севостьянов, в сорок первом погиб в Зоологическом переулке, когда на третий этаж в пустую квартиру лез… Знатного ты домушника вырастила, Севостьянова.
— Тебе бы оговорить старуху немощную…
Белов смотрел на Толика Севостьянова. Перед ним сидел не Кочан, а обыкновенный мальчишка, шмыгающий носом, нервно облизывающий губы. Руки у него были покрыты цыпками, как у пацанов, играющих в снежки.
Сергей глядел на него и думал о том, сколько таких Толиков Севостьяновых выбросила на улицы война. И как долго придется ему и его товарищам переделывать этих пацанов, рано узнавших вкус табака и водки, полюбивших легкие, лихие деньги.
— Слышь, Толик, — сказал Кузин, — где товар?
— Нету у меня ничего, — буркнул Кочан, — нету как есть.
— Вы на чердак сходите, — сказал мужчина-понятой, — он туда что-то часто лазит.
— Сука, — выдавил Толик.
— Ты меня не сучи, сопляк, и глазами не зыркай, я всю жизнь у станка, а ты, как и твой папаша распрекрасный, на краденое живешь.
— Сам покажешь? — спросил Кузин.
— Ищи, начальник, тебе казна за это платит.
— Дурак ты, Толик, — беззлобно ответил Кузин. — В блатного играешь. Фасон давишь. Вспомнишь еще мои разговоры когда-нибудь. Никакой ты не блатной, а так — пена.
Минут через десять оперативники принесли в комнату несколько бумажных упаковок папирос, ящик водки и пол-ящика шоколада.
— Да у него целый гастроном, — ахнула завистливо дворничиха.