— Вы как — верите, что победим? — внезапно и резковато спросил учителя Бабинец.
Леонид Витальевич ответил со всегдашней серьезностью:
— Разумеется, надеюсь. Что же до полной уверенности…
— Зачем же тогда… — начал Микола Львович и тоже не договорил.
— Что именно «зачем»? — осведомился Леонид Витальевич по-учительски, привычно заботясь о том, чтобы собеседник мыслил ясно и стройно.
— …голову под пули подставлять? — докончил Бабинец.
Леонид Витальевич ответил сухо, почти в сторону:
— Есть внутренняя потребность.
6 ноября 1941 года Гнедин вновь оказался в городе, откуда в июле уехал последним поездом. Он побывал у человека, руководившего подпольной организацией, и договорился с ним о постоянной связи партизан с городскими подпольщиками. Затем Евгений Осипович попал на шумную вечеринку в просторной квартире женщины, считавшейся немецкой ставленницей. Здесь были фашистские офицеры, гестаповцы в форме и в штатском, заместитель гебитскомиссара, бургомистр, женщины, не первый раз участвовавшие в подобных пирушках — настоящие прислужницы оккупантов, и те, что лишь притворялись ими. В этой пестрой компании Гнедин представился как румынский офицер.
Он танцевал со всеми дамами по очереди, болтал с ними, мешая ломаный польский с ломаным русским, смертельно, так, что кровь бросалась в лицо, обижался, если дама говорила, что этот танец уже обещан другому кавалеру… Он играл свою роль добросовестно и легко. Вдруг ему пришло в голову, что надо бы выпить вина: то, что он совсем не пьет, может ведь вызвать подозрения.
Он выпил полный бокал вина неизвестной ему мэрии и сразу почувствовал себя странно и почему-то больше не знал точно, которая из женщин хозяйка квартиры. А между тем именно ради того, чтобы перекинуться с нею несколькими словами, он явился сюда. Помедлив, Евгений Осипович заплетающимся языком признался сильно захмелевшему немецкому офицеру, что у него в голове все перепуталось: эта дама — хозяйка или вон та? Немец, не удивившись, ему ответил, после чего он на прощанье потанцевал и с хозяйкой. И, с искренним чувством поцеловав ей руку, пошел к двери. Никто не поглядел вслед пожилому румынскому офицеру, и уже на улице Гнедин с усмешкой подумал, что в этой пьяной сумятице сошел бы и за японца.
Теперь он мог бы отправиться туда, где должен был переночевать, но вместо этого Евгений Осипович пошел в другое место. Он знал: на тихой уличке, спускающейся к реке, в домике-хибаре ждет ночи молодой партизан из его соединения. Парень этот был из той небольшой группы, что приехала в город вместе с ним. Гнедин днем, расставаясь, дал ему задание водрузить ночью над городом красный флаг.
Сейчас, найдя молодого партизана, Евгений Осипович объявил ему, что операцию с флагом берет на себя. И так как Гнедин был старшим в группе, тот подчинился, решившись лишь спросить:
— Может, я пособлю?
Гнедин ответил:
— Нет. Я сам.
…Сколько раз за свою жизнь он поднимал над городами и зданиями красные флаги?.. Впервые — еще до революции — над заводом, который бастовал и из которого забастовщиков стремилась выбить полиция. И, тоже до революции, во время маевки — над пригородной рощей. Потом в большом белорусском городе, где стояла его часть, при известии об Октябрьских днях в Петрограде. И позже — в гражданскую войну — над городами, городками, селами, местечками, куда вступали красные.
А потом, когда уже над всеми городами страны реяли красные флаги, он был славен и благополучен, счастлив в любви, привык к прилагательному «легендарный» перед своим именем, писал воспоминания о гражданской войне, готовился к новым боям, был послан в Испанию под чужим именем, сражался там за Республику, долго добирался на Родину после поражения, долго потом ждал возвращения в строй…
Гнедин шел по темной, пустой вечерней улице. Было тепло и не страшно. А на душе — определенно и ясно, как в юности: вокруг были враги, угнетатели, оккупанты, а он, им назло, водрузит красный флаг!..
В тот же вечер Бабинец, Леонид Витальевич и Воля вошли в сарай Прасковьи Фоминичны, стоявший в глубине двора, и Колька закрыл их снаружи на замок. Затем один за другим они спустились в погреб, где прежде хранились продукты, а теперь уже нечего было хранить.
Когда Бабинец опустил люк и укрепил на крюке фонарь, Воля понял, что Микола Львович побывал тут до них: погреб походил на красный уголок — тесный, маленький, но самый настоящий. Немало, наверно, пришлось потрудиться, чтоб достигнуть этого сходства…