— Я бы на твоем месте попросила мадам погадать тебе, — сказала Лукреция, и Клеота только сейчас вспомнила, что подруга в их телефонном разговоре упоминала, что эта женщина — гадалка. Когда Клеота обернулась к ней, на лице Лукреции застыла какая-то странная улыбка. Лукреция сейчас выглядела так, словно намеревалась тотчас же выдать некое ошеломляющее, но правдивое признание, а ведь на самом деле она всегда была женщиной крайне практичной, придерживалась строго научных взглядов и была весьма скептически настроена по отношению к любым видам мистицизма. В первые годы своего брака она даже сумела вернуться в колледж, чтобы получить степень магистра в области бактериологии и потом некоторое время, пока не начали рождаться дети, работала в разных лабораториях. Она совершенно точно знала, сколько калорий, белков и углеводов содержится в любом виде пищи, вовсю пользовалась скороварками, чтобы сохранить в еде витамины, держала у себя в кухне кучу приборов, при помощи которых легко могла определять влажность воздуха и предсказывать изменения погоды, и со всеми, включая собственных детей, обращалась в манере, добела отмытой от любых проявлений сентиментальности и бессистемности.
Но вот она сидит сейчас, без малейших признаков смущения, которое, несомненно, как того ожидала Клеота, должна была испытывать, признавшись в том, что чувствует жгучий интерес к предсказаниям судьбы и будущего. Клеота никак не могла осознать и принять столь дикое несоответствие, вдруг проявившееся в характере подруги, и выражение ее лица на минутку изменилось с улыбающегося на серьезное, пока она раздумывала, не стала ли жертвой розыгрыша.
— Она просто замечательно гадает, — с напором продолжала Лукреция. — Я ничего ей о тебе не рассказывала, но вот погоди, сама увидишь, как она все угадывает.
Тут внезапно заговорила Сен:
— У меня была тетка, которая тоже это умела.
Это были ее первые слова, произнесенные не в ответ на подначки Трюдо, и все обернулись к ней, ожидая, что она скажет дальше. А она теперь выглядела так, точно сгорает от нетерпения рассказать им нечто крайне занимательное — ее надменный вид куда-то исчез, точь-в-точь милая скромная девочка, подавленная осознанием того, что попала в дом к самому Стоу Раммелу. Трюдо наконец немного отмяк и даже заулыбался — впервые. И сияющим взглядом поощрил ее: продолжай! И она снова разомкнула губы, готовая говорить.
— Ваша тетушка, моя милая, этого не умела! — отрезала, перебив ее, мадам Ливайн и улыбнулась ей через стол с отчетливо выраженным презрением и неудовольствием, значительно хлопнув по столу ладонью.
Сен, кажется, обиделась, и Трюдо положил под столом руку ей на бедро:
— Дорогая…
Но мадам Ливайн уже повернулась к Клеоте, на которую глядела потеплевшим взглядом, словно только они две были посвящены в какую-то тайну и полностью понимали друг друга.
— Вам, моя дорогая, гадать нет никакой необходимости, — заявила она.
— Почему? — Клеота даже вспыхнула.
— Потому что вы уже там.
— Где?
— Там, где все начинается, — заявила мадам, и ее настоятельное спокойствие, сперва совершенно абсурдное для Клеоты, придало ей важный и убедительный вид, заставивший всех следить за каждым ее движением.
У Клеоты вырвался смех — почти истерический, кашляющий; за ним последовал глоток красного вина и удивленный взгляд, брошенный на Лукрецию: внезапно ее осенило, что столь тесное знакомство с подобной женщиной, безусловно, означает, что у ее давней подруги какие-то крупные неприятности. Но она тут же опять повернулась к мадам Ливайн.
— Я вовсе не над вами смеюсь, мадам, — проговорила она, заняв руки сметанием со стола крошек. — Дело просто в том, что я понятия не имею о том, где хоть что-то начинается. Или кончается. — Она снова рассмеялась и покраснела. — Вообще никакого понятия.