Непонятно отнесся он и к речи прокурора. Тот молодым звучным баритоном, обращаясь то к суду, то к публике и не глядя на подсудимого, точно Хлебникова не было здесь, обстоятельно, в подробностях описал жестокое убийство — в семейной обстановке, за ужином, на глазах у жены убитого: преступник пришел в гости к своей жертве. Далее прокурор сказал, что убитый — сорокадвухлетний, еще в расцвете сил — был единственным кормильцем в семье, оставил потрясенную, тяжело заболевшую жену, малолетнюю дочь. А Хлебников все разглядывал упрямо пятнышко на стене, изредка кивая низко стриженной, с русо-рыжеватым отливом головой, будто соглашаясь. Создалось в какой-то момент впечатление, что истинный злодей и вправду не присутствовал на суде, что шло заочное слушание дела и что, во всяком случае, им не мог быть этот паренек с ребячьими веснушками, с плюшевой макушкой, только что не подросток, с очень светлыми — радужка почти сливалась с белком — прозрачными глазами.
Прокурор, не находя смягчающих обстоятельств, потребовал для Хлебникова высшего по предъявленной ему статье наказания — в зале стояла глухая, ни шороха, ни вздоха, словно бы обретшая плотность тишина — многолетнего строгого заключения. Лишь теперь прокурор прямо посмотрел на обвиняемого; Хлебников тоже повернулся к нему, они встретились взглядами… И на розовом, по-молодому разгоряченном лице прокурора — он впервые выступал по такому серьезному делу, тщательно готовился к выступлению — промелькнуло спрашивающее выражение: он словно советовался с обвиняемым, правильно ли отмерил ему возмездие? Вопрос длился всего мгновение, и, усилив свой баритон, подавляя неуверенность в себе, прокурор звучно проговорил:
— Подсудимый должен благодарить гуманность наших законов — его преступление слишком велико.
Хлебников покивал, соглашаясь и с этим.
Прокурор сел, стал перебирать свои бумаги и — не удержался — кинул взгляд в публику.
…Председатель суда устал за день заседания, часто снимал очки, потирал переносицу, покрасневшие глаза. Председатель приближался уже к пенсионному рубежу; по утрам, выспавшись, он противился мысли о «заслуженном отдыхе», к концу дня смирялся с нею. И он почувствовал невольную благодарность к подсудимому за его короткое последнее слово, но потом раздражился. Дело Хлебникова оказывалось совсем не таким простым, как сперва представлялось: бесспорные улики, согласные показания свидетелей, безоговорочное признание самого обвиняемого… А вот мотивы преступления, что имело особую важность в связи с его тяжестью, оставались недостаточно выясненными — да что там недостаточно! — просто нераскрытыми. Хлебников и в суде, и на предварительном следствии на вопрос, что толкнуло его на убийство, отвечал с неохотой, а точнее — отделывался от почему-то трудного для него вопроса.
— Поругались мы… — твердил он одно и то же. — Выпили и заспорили, слово за слово… Крепко поругались. А с чего началось, я уж не припомню точно: кажется, насчет футбола поспорили: он за «Спартак» болел, я за «Крылышки». С мелочи, в общем.
— Убили человека и не помните, за что, — сказал председатель.
— Выпили мы чересчур… А жена его в это время вышла на кухню. Ну и… Все помутилось у меня… Нет, не припоминаю.
Хлебников пожимал плечами, словно и сам удивлялся, как такое могло случиться; большого сожаления он, однако, не высказывал. И несмотря на всю ужасающую очевидность совершившегося — убитый был зарублен кухонным топориком, — а может быть, как раз вследствие этой очевидности, судья внутренне не соглашался с тем, что Хлебников только недоумевал. Самый его облик простоватого деревенского паренька, этот ясный, прозрачный взгляд мешали судье поверить, что перед ним бесчувственный убийца.
— Вы пришли в гости?.. Так?.. Вы были давно знакомы… Какие у вас были отношения с этим семейством? С покойным гражданином Сутеевым, с его женой Катериной Егоровной? — спросил судья.
— Мы с Катериной Егоровной с одного села, — ответил Хлебников.
— Вы хорошо знали эту женщину?
— Ну как же — с одного села.
— Через нее вы и с мужем познакомились?
— Через нее.
— Вам было известно, что Катерина Егоровна Сутеева имеет судимость, отбывала заключение?
— Было известно.
— Так какие же отношения сложились у вас с этим семейством?
— Нормальные, — сказал Хлебников.