— Послушай, Аделаида, это не годится. Я хочу знать, что с тобою, и узнаю. Зачем ты выходила?
— Я не знаю, — отвечала она, видимо дрожа от сильного волнения.
— Но ты должна знать, ты ведь не лунатик. Аделаида, пойми меня, я спрашиваю затем, чтоб знать. Ты ходила встретиться с кем-нибудь? — продолжал он, потому что сильное подозрение прокралось в его душу.
— О, нет, нет! право, нет, лорд Дэн! — отвечала Аделаида с пылкостью, вовсе, по-видимому, излишней.
— Я думал, что ты, может быть, пошла встречать Гэрри или провожать его. Очень глупо с вашей стороны, если вы это сделали, когда вы можете гулять вдвоем, сколько хотите, днем. Но Гэрри, кажется, пошел на яхту. Объясни же, Аделаида?
— Я скажу правду, — отвечала она с новым потоком слез. — Я стояла у окна после того, как тетушка заснула, и смотрела на чудную ночь. Я никогда не видала ночи прелестнее, и мне пришла в голову мысль сбегать на утесы и воротиться; я накинула на себя серый салоп и пошла. У меня не было никакого дурного намерения.
— Это была очень глупая шалость, — вмешалась леди Дэн. — Молодые девушки не бегают по ночам, Аделаида, как ярко ни светила бы луна.
Аделаида не обратила внимания на упрек; тетка могла, пожалуй, упрекать ее целый век в глупой шалости, если хотела; она боялась только проницательного взгляда лорда Дэна, зоркие глаза которого были устремлены на ее лицо.
— Ты не сказала нам, чего ты испугалась, — сказал он спокойно.
— Я сама не знаю, чего я испугалась; право, не знаю, дядюшка. Я имела глупость вздумать, так, из хвастовства, пробежать через развалины капеллы, но как только я туда вбежала, как мне стало ужасно страшно, и я с криками убежала домой. Я не могла удержаться, чтоб не закричать, как если бы дело шло о спасении моей жизни.
— Бедное дитя! — с состраданием сказала леди Дэн.
— Я даже днем терпеть не могу этих развалин, — продолжала она с трепетом, — а ночью они, кажется, наполнены привидениями. О, тетушка! Я никогда более не буду бегать одна.
Лорд Дэн, казалось, не был убежден. Что касается привидений, он до сих пор думал, что Аделаида так же чужда этой боязни, как и он.
— Аделаида, — сказал он серьезно, — не испугало ли тебя еще что? Не подходил ли к тебе кто на утесах?
— Право, никого, — отвечала она. — Никто не видал, что я была там. На утесах никто не бывает по ночам.
— Уж не прибежал ли туда бешеный бык? — сказал граф в припадке гнева. — Только какое-нибудь бешеное животное могло вызвать такой безумный ужас.
— Бедное дитя! — опять с состраданием шепнула леди Дэн, вполне веря каждому слову племянницы. — Я уверена, Джоффри, что она сказала нам правду. Разве ты не помнишь, как я сама боялась привидений, когда была молода, как я бежала, закрыв лицо, мимо комнаты Смерти, если мне приходилось проходить мимо нее, и как ты всегда смеялся надо мной.
— Утри твои слезы, — сказал лорд Дэн, принимая уверение, хотя в сердце у него еще осталось недоверие. — Поди-ка лучше в столовую и выпей рюмку вина. И не бегай больше по ночам, чтоб не встретить настоящих привидений вместо выдуманных.
Лорд Дэн дотронулся до пружины своего кресла и медленно отъехал; Брефф приподнимал кресло у краев ковра в дверях. Леди Дэн пошла за мужем. Аделаида приподнялась с своего места, бесстрастно повинуясь — в эту минуту она повиновалась бы точно так же, если б лорд Дэн предложил ей рюмку опиума, а не вина. Тут она случайно взглянула на свою горничную. Глаза француженки были устремлены на нее с таким странным выражением, что леди Аделаида отшатнулась в новом припадке ужаса.
— Что такое, Софи? — проговорила она.
— Ничего, миледи. Я не боюсь привидений. Я не думала, чтобы ваше сиятельство боялись.
Тон этих слов был необыкновенно смел, почти дерзок. А леди Аделаида, вместо того, чтоб остановить эту вольность, имела такой вид, как будто была готова упасть к ногам своей горничной и умолять ее молчать.
Около этого времени, или вскоре после этого, Мичель, береговой страж, делая свой обход, подошел именно к тому месту на утесах, где он разговаривал с Ричардом Рэвенсбердом накануне. Он проходил осторожно — скалы так выдавались в этом месте, что едва оставался один фут пространства, по которому можно было ходить — но его однообразные шаги были немного быстрее, может быть, чем обыкновенно, потому что это был его последний обход до прилива, и Мичель, никогда не отличавшийся крепким здоровьем, всегда с нетерпением ждал часов отдохновения. Мысленно он обратился к важному происшествию этого дня, к ссоре Рэвенсберда с его господином, которая стала известна всему Дэншельду через час после того, как она случилась. Может быть, воспоминание о его разговоре с Рэвенсбердом накануне на этом самом месте напомнило Мичелю эту ссору.