— Кузен. Его отец, Герберт Дэн, был братом лорда Дэна, моего отца; он прожил все свое состояние и оставил сына и дочь без копейки. Если бы не доход, закрепленный за мисс Дэн, им не было бы чем жить. Впрочем, я не думаю, чтобы это что-нибудь значило для Герберта; он имеет такое же дарование к мотовству и непременно растратил бы все, если бы отец не промотал. Даже золотая руда ничего не значила бы для него, если бы была в его руках.
— Он живет в замке?
— Уж, конечно, нет. Я сейчас же вам покажу, где он живет. Отец его поступил хуже всего в том, что не воспитывал его ни для какой профессии. Духовное звание, адвокатура, гражданская служба — все это прекрасная карьера для бедного джентльмена, но, конечно, не военная служба, потому что без состояния туда нельзя вступить. Мне очень жаль Герберта, хотя я его не люблю.
Повернув с этими словами на зеленый луг, который вел к трем или четырем домам, капитан Дэн остановился перед одним из них — небольшим, низким зданием, покрытым плющом. Это был хорошенький домик, хотя немногим больше коттеджа; спереди был зеленый луг с грядками простых цветов.
— Вот его дом, и здесь Герберт прозябает и ничего не делает, только удит рыбу и ходит на охоту. Дом принадлежит ему, и живет он здесь с своей сестрой — доброй, глупенькой девушкой, которая считает его совершенством. Она имеет своих собственных триста фунтов в год, у Герберта около ста, и таким образом…
Дальнейшие известия, какие собирался сообщить капитан Дэн, были прерваны. Молодая девушка с густыми локонами и розовыми щеками выбежала из сада в железную калитку и схватила капитана за руку. Она была в тонком воздушном платье, и обращение ее было самое ребяческое.
— О, Гэрри! как я рада видеть вас! Я уезжаю сегодня, знаете, недели на две. Вы хотели прийти вчера и проститься со мною.
— Я не мог прийти, Цецилия. Полковник Монктон, мисс Дэн.
Мисс Дэн присела, улыбнулась, покраснела, поднесла руки к своим локонам и совершенно сконфузилась при виде постороннего, но капитан Дэн не мог терять много времени в это утро. Он пожелал ей приятной поездки и ушел.
— Бедная Цецилия! — сказал он, смеясь и взяв под руку своего друга. — Она предобрая душа, но не отличается большим умом.
Они прошли через город до маленькой бухты — такой маленькой, что большие суда не могли входить в нее, — где стояла яхта. Прекрасным судном была эта американская яхта; она называлась «Жемчужиной» и составляла гордость полковника Монктона. Он любил новые развлечения и новые игрушки и, имея хорошее состояние, мог исполнять свои прихоти.
Между тем, Рэвенсберд вошел в замок и отправился отыскивать общество, которое он очень любил, — общество французской горничной леди Аделаиды Эрроль, Софи Деффло. Это был смуглый, с желтым цветом лица, суровой наружности мужчина, некрасивый, с первого взгляда, но лицо его было честным, а в проницательных черных глазах светилось доброе выражение. В замке удивлялись, что хорошенькая Софи могла находить в Ричарде Рэвенсберде; но некрасивые мужчины часто заслуживают большего расположения женщин, это известно всем. Он теперь ходил в город по ее поручению, а она только бранила его за это.
— Вот ваша просьба исполнена, мамзель Софи, — сказал он, положив на стол небольшой сверток, — надеюсь, что по вашему вкусу.
Софи развернула бумагу и вынула три или четыре ярда лент в дюйм шириной. Она была чрезвычайно опрятная, щеголеватая девица, одетая в степенный костюм; черты ее были лукавы, глаза темно-серые, а голова и волосы могли бы составить состояние парикмахера, если б были выставлены в его окне. Она сердито топнула ногой, когда взглянула на ленты.
— Видал ли кто когда что-нибудь подобное! — воскликнула она. Она говорила по-английски очень бегло, хотя с иностранным акцентом. — Я послала вас купить четыре ярда голубых лент, а вы купили мне красных! Я говорила вам пятьдесят раз, что вы не умеете различать цвета.
Рэвенсберд засмеялся. Ее ворчание было для него приятнее похвалы других, и мадемуазель Софи знала, что это так, и пользовалась этим.
— Я старался, как мог. Разве не годится, Софи?
— Годится! Должно годиться. Если я пошлю вас назад, вы, может быть, принесете серых, но не думаю, чтобы я послала вас опять покупать ленты. Вам нечего этого ожидать.
— Ведь вы сами же меня послали, Софи.
— И что ж, если послала? Разве я ожидала, что вы будете глупее верблюда? Подайте мне мой рабочий ящик, сударь. Он здесь, на столе. С кем это вы говорили возле калитки?
Рэвенсберд подал ящик, устремив на Софи проницательные глаза.
— Откуда вы знали, что я говорил с кем-нибудь у калитки?