Пробило одиннадцать, когда он воротился. Он вошел, отирая лоб и говоря что-то о том, какой жаркий вечер, и, позвав буфетчика, приказал принести бутылку содовой воды. Тут он увидал мисс Бордильон и приветствовал ее веселым смехом.
— Да вы предаетесь рассеянной жизни, Маргарет! Одиннадцать часов, а вы не спите!
Она не могла отвечать. Объяснение, казавшееся ей довольно сносным в перспективе, слова которого она повторяла себе беспрестанно в последний час, казалось ей теперь невозможным. Она сидела возле небольшой лампы с абажуром, далеко от яркого подсвечника, и шила. В этом не было ничего необыкновенного: какая-нибудь работа, обыкновенно самая простая и полезная, всегда виднелась в руках мисс Бордильон. До сих пор она молчала, стараясь придать равнодушие своему обращению, собираясь с силами, чтобы заговорить спокойно. Лестер продолжал, не примечая ничего:
— Конечно, это гораздо благоразумнее с вашей стороны, чем ложиться в постель наравне с курами или запираться в своей гостиной, заставляя меня приходить в пустую комнату. Я не понимаю, почему вы так поступали, Маргарет, как будто боялись меня.
Она должна была заговорить, а между тем, как преодолеть волнение, овладевшее ею, как скрыть его? Сердце ее сильно билось, лицо было бледно, губы сухи. Вдруг она встала и подошла к боковому столику, на котором стоял рабочий ящик Марии; она стала перебирать то, что в нем лежало, стоя спиной к Лестеру. Тут ей удалось выговорить слова, которые она желала сказать, или почти такие.
— Я узнала сегодня новость и хотела дождаться вас, чтобы спросить, справедлива ли она. Притом в эти теплые вечера приятно посидеть попозже. Кажется, жара наступает рано.
— Какую же это важную новость слышали вы? Не загорелась ли Темза?
— Кое-что ближе, касающееся нас, — отвечала она с болезненным трепетом при виде его веселого, небрежного обращения, как будто казавшегося насмешкой над ее несчастьем. — Мне сказали, что вы… — она закашлялась и остановилась, — женитесь на леди Аделаиде Эрроль.
— Кто это мог рассказать вам такую новость? — сказал Лестер все еще шутливым тоном.
— Это сказал Джонз.
— Джонз?
— По крайней мере, мне так кажется. Тифль сказала мне это, и мне кажется, она слышала от Джонза. Наверно я не знаю, но, кажется, она говорила, что Джонз слышал это от вас.
— Мисс Бордильон слушает сплетни слуг, — смеясь, отвечал Лестер. — А я считал вас такой благоразумной женщиной, Маргарет.
Мисс Бордильон все еще стояла у рабочего ящика, она роняла множество вещей и поднимала их — катушки с бумагой, ножницы и воск. Она не смела обернуться в своем ужасном волнении, в это время вошел буфетчик с содовой водой.
— Итак, Джонз, — начал Лестер, — вы позволили себе соединить имя леди Аделаиды Эрроль с моим, как я слышу.
Джонз чуть не выронил поднос. Бутылка и стакан забренчали, когда он ставил их на стол. Он вытаращил глаза на своего господина, вспыхнул и что-то пролепетал, но никак не мог связать двух слов, чтобы извиниться или отпереться.
— Позвольте спросить, от кого вы узнали это сведение?
— Сэр, прошу у вас прощения, если оно несправедливо или если я не должен был упоминать о нем, но я сказал это только Тифль по секрету. Я узнал его, сэр, от мистера Дэна.
— От мистера Дэна! — сказал сквайр Лестер, с удивлением повторяя эти слова.
— От мистера Джоффри Дэна, сэр. Это было вот каким образом. Вчера вечером я проходил мимо замка и встретил мистера Дэна. Он остановился поговорить со мной, он всегда любезен и ласков, и именно в эту минуту леди Аделаида в глубоком трауре прошла мимо нас из церкви; ее горничная и Брефф шли позади нее. Кажется, она вышла в первый раз после всех этих несчастий.
— Какая милая девица, сэр, — сказал я мистеру Дэну, когда он опять надевал шляпу, снятую для нее, — хороша, как красное солнышко.
— Это солнышко скоро будет сиять на вас, Джонз, — сказал он, — она скоро переселится из замка в дом вашего господина, и переменит свою фамилию на его. — У мистера Дэна был такой странный вид, когда он сказал это.
Сквайр Лестер взглянул на своего слугу.
— Странный вид! Как странный? Что вы хотите сказать, Джонз?
— Право, сэр, я описать не могу. На лице его было странное выражение, а губы сжаты. Это придавало вид насмешки тому, что он говорил.
Джонз замолчал, но Лестер не отвечал.
— Я говорил об этом Тифль в тот же день, но предостерегал ее, чтобы она этого не повторяла, — продолжал Джонз. — Я знаю, что мне не следовало этого повторять, сэр, и я очень об этом сожалею. Но мистер Дэн говорил со мною совершенно открыто. Прикажете опровергнуть эти слухи, сэр?