— Точно так, миледи, вот уже три месяца, и у него очень хорошо идут дела.
— Но, Софи, вы, наверно, не захотите стоять у прилавка и наливать эль посетителям?
— А почему же нет? — сказала Софи. — Мне кажется, именно такая жизнь придется мне по вкусу, миледи.
Леди Аделаида сделала движение презрения; конечно, о вкусах спорить нельзя.
— Но будете ли вы любить Рэвенсберда? — спросила она. — Он такой некрасивый.
— Я говорю это ему каждый день; но, миледи, я не нахожу, чтобы он был очень некрасив. Случалось и прежде, — прибавила смелая Софи, что жены были счастливее с некрасивыми мужьями, чем с красавцами. Во всяком случае, я намерена попытаться, когда ваше сиятельство выберет себе другую горничную.
Это выражение не совсем понравилось леди Аделаиде, и она надменно сказала Софи Деффло, что та может уйти хоть сейчас. Если бы Софи исполнила буквально слова своей барыни, леди Аделаида не знала бы, как обойтись без нее или кем заменить ее, но тут явилась Тифль с своими почтительными манерами и своим маслянистым язычком. Если миледи угодно, она заступит на место Софи; она знает все обязанности горничной; должность ключницы не так многосложна, и у ней остается много свободного времени. Даже друзья Тифль удивились бы, услышав, что она охотно предлагает взять на себя двойную обязанность; но Тифль была себе на уме: для того, чтобы выгнать независимую Софи Деффло из дома, Тифль натрудила бы себе пальцы до костей; для того, чтобы приобрести больше влияния над своей уступчивой молодой барыней, она согласилась бы трудиться целый век. Для этого не было большой возможности пока тут была Софи, и Тифль помогла ей выбраться поскорее. Она жила в постоянном хроническом бешенстве на Софи, потому что Софи отвергала власть ключницы, которую та так хитро распространяла на всю прислугу.
Таким образом, Софи Деффло сделалась женою Ричарда Рэвенсберда и заняла свое место у прилавка о десяти часов утра на другой же день после свадьбы со всем хладнокровием и непринужденным самообладанием француженки, а Тифль поступила в горничные к леди Аделаиде. Это было сделано на время, пока леди Аделаида отыщет кого-нибудь вместо Софи; но Тифль сделалась так восхитительно полезна, что леди Аделаида не торопилась начать искать. Тифль умела сделаться совершенно необходимой своей барыне и сообщала ей бесконечное множество сплетен о прислуге, о мисс Бордильон, а особенно об Уильфреде Лестере. Тифль имела намерение с самого начала восстановить свою госпожу против этого ничего не подозревавшего молодого джентльмена, и она сделала это.
Таким образом, проходили месяцы, и лорд Дэн уехал в свое продолжительное путешествие на континент; только Брефф и еще двое слуг оставлены были в замке. Мисс Дэн осталась в маленьком домике, обвитом плющом, с своими птицами и цветами, с своей новой коляской, с своей гитарой и с мистрисс Нокс, почтенной пожилой дамой, которая, прежде была ее гувернанткой. Рэвенсберд с женою поживали себе прекрасно в «Отдыхе Моряков», а Тифль все более и более вкрадывалась в доверие к своей госпоже.
Немало суматохи поднялось в Дэншельде, когда привезли разносчика, арестованного в Грит-Кросс. Один усердный полисмен, приметив, что наружность этого человека согласовалась с описанием того, которого предполагали убийцей Гэрри Дэна, привез его в Дэншельд. Однако когда послали за Дрэком, он объявил, что это не тот человек, который спорил с лордом Дэном, и сквайр Лестер это подтвердил. Оба разносчика были высокие, толстые люди, но лица были совсем другие, сказал Лестер; этот был довольно приятной и, казалось, честной наружности человек, другой был наружности самой неприятной; итак, этого человека освободили, как Рэвенсберда.
— Попадется ли вам когда настоящий, Бент? — спросил Лестер сержанта.
Бент покачал головой.
— Я, право, не знаю, что мне думать, сэр. Человек этот спрятался, это правда, но такие вещи обнаруживаются рано или поздно. Я полагаю, сэр, ваша супруга никогда вам не говорила о происшествии той ночи?
— Никогда. Это не может быть для нее приятным предметом разговора.
— Это очень странно, но я никак не мог выкинуть из головы в то время, что ее сиятельство знала более, чем сказала вам, — продолжал сержант.
Лестер обернулся к говорившему, и надменное выражение на лице его начинало уступать удивлению.
— Леди Аделаида ведь, кажется, присягала, сержант.
— Я это знаю, — отвечал сержант.
— Стало быть, этот вопрос вам не следует больше поднимать. Прощайте, Бент.
— Я знаю, что не следует, — рассуждал сам с собою сержант, сделав прощальный поклон Лестеру. — И пользы-то никакой не будет, если бы я и поднял. Но я знаю одно: с тех пор, как я служу при полиции, эта женщина из всех женщин, которых мне случалось допрашивать, одна, несмотря на свою присягу, поставила меня в тупик. Я сам готов присягнуть, что леди Аделаида себе на уме.