н и г д е т а к о г о л е т а н е т!
И д и в т а й г у с б е р д а н к о й у т р о м,
но не б е р и к б е р д а н к е п у л ь.
Л ю б у й с я выводками уток
и л и с л е д и п о л е т к о с у л ь,
Иди п о г л у б ж е. Б у д ь с м е л е е.
К а к птица п е в ч а я, с в и с т и.
А повстречаешься с медведем —
е г о б р у с н и к о й у г о с т и.
Б р у с н и к а с т е л е т с я и м л е е т,
к р а с н о с в е т я с ь п о с о с н я к у.
У к а ж д о й пятнышко белеет
т а м , г д е л е ж а л а , — н а б о к у,
А г о л у б и ч н ы е п о л я н ы!
В них с т о л ь к о синей ч и с т о т ы!
И чуть л и л о в ы и т у м а н н ы
о т я ж е л е н н ы е к у с т ы.
П у с к а й тебе себя подарит
м а л и н ы целый дикий с а д .
П у с к а й в г л а з а тебе у д а р и т
черносмородиновый г р а д.
П у с т ь к о с т я н и к а л ь н е т, м е р ц а я.
П у с т ь вдруг обступит сапоги
к л у б н и к а п ь я н а я, л е с н а я —
ц а р и ц а я г о д всей т а й г и,
И ты у в и д и ш ь, н а к л о н и в ш и с ь,
в л о г у з е л е н о м г д е- н и б у д ь,
к а к в алой мякоти клубничной
желтеют зернышки ч у т ь- ч у т ь.
Н у а к а к о й она б ы в а е т,
зима на станции З и м а ?
З д е с ь и п у р ж и т, з д е с ь и б у р а н и т,
и заметает здесь д о м а .
11
Но стихнет все, и, серебристым
снежком едва опушена,
пройдет надменно с коромыслом,
покачиваясь, тишина.
По местной моде, у лодыжки
на каждом валенке — цветы,
а в ведрах звякают ледышки,
и, как ледышки-холодышки,
глаза жестоки и светлы.
На рынке дымно дышат люди,
Здесь мясо, масло и мука
и, словно маленькие луны,
круги литые молока.
А ночью шорохи и шумы.
Гуляет вьюга в голове.
Белеют зубы,' дышат шубы
на ошалевшей кошеве.
И сосны справа, сосны слева,
и визг девчат, и свист парней,
и кони седы, будто сделал
мороз из инея коней!
Лететь, вожжей не выпуская!
Кричать и петь, сойти с ума,
и — к черту все!.. Она такая —
зима на станции З и м а!
Я958
···
Пахла станция Зима
молоком и кедрами.
Эшелонам пастухи
с лугов махали кепками.
Шли вагоны к фронту
зачехленно, громыхающе.
12
Сколько было грозных молчаливых верениц!
Я был в испанке синенькой,
кисточкой махающей.
С пленкою коричневой
носил я варенец.
Совал я в чью-то руку с бледно-зеленым якорем
у горсада с клумбы сорванный бутон
или же протягивал
полный синей ягоды
из консервных банок спаянный бидон.
Солдаты желтым сахаром меня баловали.
Парень с зубом золотым
играл на б а л а л а й к е.
Пел: «Прощай, Сибирюшка, ладкий чернозем!»
Говорил: «Садись, пацан, к фронту подвезем!»
На фуражках звездочки
милые, алые.
Уходила армия, уходила армия.
Мама подбегала,
уводила за фикусы.
Мама говорила: «Что еще за фокусы!
Куда ты собираешься?
Что ты все волнуешься?»
и предупреждала —
«Еще навоюешься.,.»
За рекой Окою ухали филины.
11|>о войну гражданскую
мы смотрели фильмы»
О, как я фильмы обожал
про Щорса, про Максима,
и был марксистом, видимо,
хотя не знал м а р к с т м с ,
13
Я писал роман тогда, и роман порядочный,
а на станции Зима
голод был тетрадочный.
Все на уроках в дело шло,
когда бывал диктантз
«Врачебная косметика»,
Мордовцев и Д е к а р т.
А я был мал, но был удал, и в этом взявши первенство,
я между строчек исписал
двухтомник Маркса-Энгельса.
Ночью, светом обданные, ставни дребезжали —
это эшелоны мимо проезжали,
и писал я нечто еще неоцененное,
длинное, военное, революционное...
1957
Э. А. Дубининой
Я сибирской породы.
Ел я хлеб с черемшой
и мальчишкой паромы
тянул, как большой.
Раздавалась команда.
Шел паром по О к е . 1
От стального каната
были руки в огне.
Мускулистый, лобастый,
я заклепки клепал
и глубокой лопатой,
Ю к а —река в Восточной Сибири.
14
где велели, копал.
На меня не кричали,
не плели ерунду,
а топор мне вручали,
приучали к труду.
А уж если и били
за плохие дрова —