Не красна она, наверно,
модною прическою,
но зато в косе не лента,
а волна печорская!
Недоступна и строга,
сети вытягает,
а глаза, как два сига,
из-под платка сигают!
Я ходил за иен,
робея,
зачарованный,
как черемухою, ею
зачеремленный.
Я не знал, почему
(может быть, иаветно)
говорили по селу
про нее: «Невеста».
«Чья? — ходил я сам не свой.—
Может, выдумали?»
Рыбаки, дымя махрой,
ничего не выдымили.
«Чья она? Чья она?
Чья она невеста?» —
спрашивал отчаянно
у норд-веста.
НО
Вдруг один ко мне прилип
старичок запечный,
словно тундровый гриб,
на мокре взошедший:
«Больно быстр, я погляжу.
Выставь четвертииочку —
и на блюдце положу
тайну, как чаиночку..»
Пил да медлил, окаянный,
а когда все выкачал:
«Чья невеста?
Океана...
Того... Ледовитыча...»
Если б не был пыоха стар
если б не был хилый,
я б манежинчать не стал —
дал бы в зад бахилой!
Водят за нос меня.
Что это за шутки!
Лж гогочет гагарпя,
а ж гогочут щуки!
Ну а Глаша на песке
карбас высмаливала
и прорехи в паруске
на свету ·высматривала.
Я сказал ей:
«Над водой
рыба вспрыгивает,
н, от криков став худой,
чернеть вскрикивает.
Хочешь — тундру подарю
лишь за взгляд за ласковый?.
Горностаем подобью
ватник твой залатанный.
Пойду с неводом Печорой
в потопленные луга,
семгу выловлю, в которой
не икра, а жемчуга.
141
все сложу я, что захочешь,
у твоих подвернутых
у резиновых сапожек,
чешуей подернутых.
В эту чертову весну,
сам себя замучив,
я попался на блесну
зубов твоих зовучих.
Но от пьюхи-недовеска,
пьяным-пьяного,
я слыхал, что ты невеста
океанова?!»
Отвечала Глаша: «Да.
Я его невеста.
Видишь, как в реке вода
не находит места.
Та вода идет,
идет
к седоте глубинной,
где давно меня он ждет —
мой седой любимый.
Не подав об этом вести,
веслами посверкивая,
приплыву к нему я вместе
с льдинами-последками.
И меня он обоймет
ночью облачною,
и в объятьях обомнет,
разом обмершую.
На груди своей держа,
все забыть поможет.
В изголовье мне моржа
мягкого положит.
Мне на все он даст ответ,
всплесками беседуя...
Что мои семнадцать лет?,
142
С ним я, как безлетпяя.
Все семнадцать чепушинок
с меня ссыплются,
дрожа,
как семнадцать чешуинок
из-под вострого ножа.
Океан то обласкает,
то грома раскатывает.
Все он гулом объясняет,
все про жизнь рассказывает.
Парень, лучше отвяжись.
Я твоей не стану.
Что ты скажешь мне про жизнь
после океана?
Потому себя блюду,
кавалер ты липовый,
что такого не найду,
как и он,
великого...»
И поднялся парусок,
и забился влажно,
и ушла наискосок
к океану Глаша.
Я шептал — не помню что —
с опустелым взглядом.
Видно, слишком я не то
с океаном рядом.
И одно, меня пронзив,
сверлит постоянно:
что же я скажу про жизнь
после океана?!
1963
143
ГЛУХАРИНЫЙ
ток
Охота — это вовсе не охота,
а что — я сам не знаю. Это что-то,
чего не можем сами мы постичь,
и, сколько бы мы книжек ни в к у с и л и , -
во всей его мяту шести и силе
зовет нас предков первобытный клич.
От мелких драк, от перебранок постных
беги в леса на глухариный подслух,