доброшершавость языка
всепонимающей собаки.
Пусть виновато вспомнит лоб,
как на него, благословляя
лег поцелуй, чуть слышно лег,
всю нежность матери являя.
Пусть вспомнят пальцы хвою, рожь,
и дождь, почти неощутимый,
и дрожь воробышка, и дрожь
по нервной холке лошадиной.
И жизни скажешь ты: «Прости!»
Я обвинял тебя вслепую.
174
К а к тяжкий грех, мне отпусти
мою озлобленность тупую.
И если надобно платить
за то, что этот мир прекрасеп,
ценой жестокой — так и быть,
на эту плату я согласен.
Но и превратности в судьбе,
но и удары, и утраты,
жизнь, за прекрасное в тебе
т а к а я ли большая плата?!»
1963
··©
Очарованья ранние прекрасны.
Очарованья ранами опасны...
Но что с того — ведь мы над суетой
к Познанью наивысшему причастны.
спасенные счастливой слепотой.
И мы, не опасаясь оступиться,
со зрячей точки зрения глупы,
проносим очарованные лица
среди разочарованной толпы.
От быта, от житейского расчета,
от бледных скептиков и розовых проныр
нас тянет вдаль мерцающее что-то,
преображая отсветами мир.
Но неизбежность разочарований
дает прозренье. Все по сторонам
приобретает разом очертанья,
до этого неведомые нам.
Мир предстает, не брезжа, не туманясь,
особенным ничем не осиян,
но чудится, что эта безобмаиность—
обман, а то, что было, — не обман.
175
Ведь не способность быть премудрым змием,
не опыта сомнительная честь,
а свойство очаровываться миром
нам открывает мир, какой он есть.
Вдруг некто с очарованным лицом
мелькнет, спеша на дальнее мерцанье,'
и вовсе нам не кажется слепцом —
самим себе мы кажемся слепцами...
1903
Ах, как ты, речь моя, слаба!
Ах, как никчемны, иепричемны,
как непросторны все слова
перед просторами Печоры!
Вот над прыжками оленят,
последним снегом окропленные,
на север лебеди летят,
как будто льдины окрыленные.
Печора плещется, дразня:
«Ну что ты плачешься сопливо?
Боишься, что ли, ты меня?
Шагни ко мне, шагни с обрыва».
И я в Печору прыгнул так,
легко забыв про все былое,
как сиганул Иван-дурак
в котел с кипящею смолою,
чтоб выйти гордым силачом,
в кафтане новеньком, посмеиваясь,
и вновь поигрывать плечом:
«А ну, опричники, померяйтесь!»
1963
176
КАЧКА
Качка!
Обалдевшие инструкции срываются с гвоздей,
о башку «Спидола» стукается
вместе с Дорис Дэй.
Гюрщ, на камбузе томящийся,
взвивается, плеща,—
к потолку прилип дымящийся
лист лавровый из борща.
Качка! Уцепиться бы руками за кустарник,
за траву.
Травит юнга.Травит штурман. Травит боцман. Я травлю.
Волны словно волкодавы...
Брызг летящих фейерверк!
Вправо-влево, влево-вправо,
вверх-вниз,
вниз-вверх... (
Качка! Все инструкции разбиты,
все графины тоже — вдрызг.
Лица мертвенны, испиты,
под кормой—крысиный визг,
а вокруг сплошная каша,
только крики па ветру,
только качка, качка, качка,
только мерзостно во рту.
Качка- Бочка прыгает по палубе, бросаясь на людей.
Эх ребята, и попали мы,
а все же — не робей.
Вылезайте из кают,
а не то нам всем каюк.
Качка...
Л глаза у гарпунера, _ чумового горлодера,
напряглись
х
- и чуб — торчком.
12
Евг.
Евтушенко
177
Молча сделав знак матросам,
к бочке мечущейсяс тросо
подбирается бочком
И бросается, что кошка,
рассекая толчею,
ибо знает, сволочь-качка,
философию твою.
Шкурой вызубрил он,
рыжий,
навсегда в башку вдолбя:
или ты на бочку прыгнешь,
или бочка — на тебя.
Качка! А бочка смирная лежит и не блажит.
Качка! Погода ясная от нас не убежит.
Качка! Пусть мы закачаны, и пусть в глазах темно,
перекачаем тебя,
качка, все равно...
1964
СТАНЦИЯ ЗИМА
ПОЭМА
Мы, чем взрослей, тем больше откровенны.