Из инструкторов особенно запомнился некий Павел Романович. Он ходил в галифе с малиновыми лампасами и требовал, чтобы к нему обращались не иначе, как «господин генерал». Ровным бесстрастным голосом читал он лекции о структуре и вооружении советских войск, выказывая несомненно обширные познания в этой области. Вглядываясь в его лицо с тщательно припудренными мешочками под глазами, Малыхин испытывал сложное чувство.
«У, гад, — загорался, он ненавистью. — Продажная шкура!.. Наверное, ты был на большом посту в Красной Армии, если так хорошо знаешь, что она собой представляет. За сколько же тебя купили, иуда!» И, поражаясь невольно этим неожиданным мыслям, Малыхин тут же с горечью думал о том, что сам он, пожалуй, не лучше Павла Романовича. Становилось ему до того тошно, хоть в петлю лезь... А может быть, есть выход? Что, если явиться с повинной? Может быть, простят?
Ему однажды показалось, что Вейц разгадал его намерения. Это было в ту ночь, когда охрана затолкала его в бункер и Вейц с пистолетом в руке допытывался: не собирается ли он нарушить свое обязательство перед рейхом. Не сразу смекнул Малыхин, что его просто хотят взять «на бога». А догадавшись, прикинулся испуганным, покорным.
На другое утро Малыхин и Хомутков уже были на борту «юнкерса». Им предстояло спуститься на парашютах за передовой линией Первого Украинского фронта и по рации регулярно передавать в центр сведения о войсках. Эти сведения должен был добывать Малыхин, одетый в форму лейтенанта. На попечении Хомуткова оставалась рация.
Но после того, как Малыхин бросился с парашютом навстречу ночной тьме, он Хомуткова больше не видел. Как же быть? Подойти к первому же советскому офицеру и чистосердечно рассказать о своем преступлении, обо всем, что стало ему известно в заведении Вейца? Малыхин понимал, что принесет немалую пользу и в значительной степени искупит свою вину, если поступит именно так. Но когда он, осторожно раздвигая ветки, пробирался по лесу, его снова охватил страх. А вдруг не поверят, не простят? И, поспешно сорвав с плеч лейтенантские погоны, он избрал другой путь.
Перед военным комендантом города Ровно предстал солдат с тощим вещмешком.
— Отстал в походе от своей части.
— Фамилия?
Он назвал первое, что пришло в голову:
— Денисов. Василий Яковлевич...
Время было огневое, тут уж не до проверок, коль сам явился.
На это он и рассчитывал. С ближайшей маршевой ротой его послали на фронт, и почти на двадцать лет под фамилией Денисова скрылся Иван Малыхин, который в секретных списках немецкой военной разведки имел еще одно имя — Виктор Завьялов.
Он воевал с бесшабашной отчаянностью, хватаясь за самые рискованные дела. И не то чтобы искал смерти в бою. На передовой, под огнем он просто забывал о том, что терзало душу в минуты затишья: как дальше жить? Судьба так лихо его крутанула, что ему вдруг открылась иная мера жизни. Он понял, что жизнь порой оборачивается бессрочной каторгой, если на сердце держишь постыдную невысказанную тайну. И, подымаясь в атаку, он словно видел перед собой весь крестный путь от Харькова до Перемышля, видел глаза людей, умиравших в лагерях за колючей проволокой. Но теперь он сжимал в руках оружие, а впереди была цель, был враг. И, вскидывая автомат, он стрелял с холодной яростью, и ему казалось, что бьет он прямо в пенсне Вейца, и в припудренные мешочки Павла Романовича, и в толстого коменданта из Перемышля, и в того остролицего немца, с которым встретился в кабинете коменданта лагеря в тот недобрый день.
А его самого пуля не брала. И когда ему вручали медаль «За отвагу», когда командир роты хвалил перед строем за воинскую смекалку и находчивость, все это было правдой. Тут ни прибавить, ни убавить. Отлично воевал солдат Василий Денисов!
Но отгремели бои, и после демобилизации будто снова проснулся в нем Иван Малыхин со своей зябкой душой. Страх гонял его по городам и весям, из Калининграда на Кубань, с Кубани в Казахстан. Наконец он осел в Алма-Ате, женился, родились дети. А покоя все не было. И все чаще, особенно в ночную пору, исчезал Денисов, испуганно прятался Малыхин, а в лихорадочных снах всплывал темный облик Завьялова, агента абвера.
Наутро он вставал с непреклонной решимостью разом покончить со всем, прийти в КГБ и откровенно рассказать о своем прошлом. Но этой решимости хватало ненадолго. Направляясь к серому зданию, он всякий раз невольно вспоминал Вейца и думал о том, что в лучшем случае придется ему не один год глядеть на белый свет сквозь решетчатое окно.
Конец сомнениям положила газета. «Под чужим именем» — так называлось письмо, которое он прочитал в «Казахстанской правде» залпом, не отрываясь. Григорий Близняков, рабочий одного из совхозов Северо-Казахстанской области, делился с читателями своими переживаниями. Во время войны он сотрудничал с оккупантами, служил полицаем. Потом ему удалось скрыться, и около двух десятков лет он жил под чужой фамилией. Однажды его спросили: собирается ли он сменить паспорт? «Какой такой паспорт?» — прикинулся непонимающим Близняков. И тут выяснилось, что его тайна давно раскрыта и в соответствующих органах только ждали, когда же он сам додумается прийти с повинной.