И снова, как в дни Сталинградской битвы, все важнейшие промышленные предприятия Прикаспия были переведены на угрожаемое положение. По инициативе Гурьевского обкома партии был мобилизован партийно-советский актив. Особые меры по усилению охраны были приняты на таких объектах, как нефтепровод Каспий — Орск, нефтебаза «Ширина», электростанция Казнефтекомбината. Самую мощную на трассе нефтепровода нефтекачку № 3 и весь Макатский район взяла под наблюдение специальная группа. Как будто чекисты заранее знали, что именно здесь, вблизи нефтекачки № 3, им предстоит выдержать ожесточенный бой с фашистскими наймитами.
Через день быстро сформированные восемь оперативных групп начали поиск. Задача была сложная. Район поиска — это сотни километров холмистой знойной полупустыни с ослепительно голубеющими под солнцем солеными озерами и едва приметными пастушьими тропами вместо дорог, редкие малолюдные поселки животноводческих колхозов, не имеющих телефонной связи, и еще более редкие, буквально наперечет, колодцы с пресной водой. Трудно сказать, какой бы оборот приняли события, если бы не конный нарочный. Утром 12 мая на хрипящем, в хлопьях пены жеребце он влетел наметом во двор Жилокосинского райотдела НКВД, доставив записку из отдаленного Уялинского аулсовета. В записке говорилось, что бригадир колхоза имени Кирова Байжан Атагузиев просит срочно прислать милиционеров для проверки вооруженных автоматами подозрительных людей, которые несколько часов назад приходили к нему на ферму.
Пришли они прямо из степи, шестеро казахов в форме офицеров и сержантов Красной Армии, с орденами и медалями на гимнастерках, и сказали, что ищут дезертиров.
— Ты не знаешь, аксакал, где тут скрываются дезертиры? — спросил бригадира коренастый смуглолицый капитан.
Байжан Атагузиев в душе был поражен. Давно на ферме жили одни старики да женщины с ребятишками. Жили, занятые нелегким чабанским трудом, в тревожном ожидании, как и все в то суровое время, солдатских треугольничков от родных и близких. «Какие дезертиры? На фронте наши мужчины!» — так хотел с возмущением ответить Байжан, но сдержался, сказал спокойно:
— Да нет... Кажется, не слышно про таких.
Капитан спросил, нельзя ли купить на ферме барана.
— Колхозного нельзя. А своего, пожалуй, продам.
— Сколько просишь?
— Три тысячи.
Байжан, словно бы нарочно, заломил несуразную цену. Но капитан, не торгуясь, достал из полевой сумки пачку денег.
— Получай пять тысяч. Для хорошего человека нам денег не жалко.
«Кому это нам?» — чуть было не спросил Байжан, но опять сдержался и с подчеркнутой жадностью стал рассовывать деньги по карманам, вызвав удивление на лицах жителей фермы, которые раньше вроде бы не замечали в нем корыстолюбия.
— Бери, аксакал, бери, — капитан снисходительно улыбался. — Еще больше дадим, если узнаешь что-нибудь о дезертирах. Понял?
— Как не понять...
Они ушли, уводя на волосяном аркане барана. А Байжан, окруженный односельчанами, долго смотрел им вслед. Шестьдесят лет прожил в степи Байжан, и эта прокаленная зноем, неласковая и скудная степь была его родной землей. В молодости он батрачил здесь у бая, в годы гражданской войны в партизанском отряде громил белоказаков и алашордынцев, сладкоголосых и скорых на расправу буржуазных националистов, которые хотели, чтобы в казахских аулах шло все по-старому, как при царе. Он многого не знал, этот седой колхозный бригадир из маленького, затерянного в песках чабанского поселка. Но он был умудрен годами, и жизнь наделила его зоркостью особого склада, зоркостью сердца. И когда странные пришельцы скрылись в барханах, он сказал одному из подростков:
— Скачи в аулсовет. Расскажи все, что видел. Скажи — чужие люди в степи!
Сообщение Байжана Атагузиева резко изменило ход поисков. Ближайшая оперативная группа на конях устремилась к ферме. Путь был не близкий, километров за семьдесят. Чекисты переправились вброд на левый берег Эмбы и вскоре случайно наткнулись на следы недавней стоянки. В лощине среди примятого типчака валялись окурки немецких сигарет, карандаш, сломанный примус.
— Наследили изрядно, — заметил пораженный беспечностью гитлеровских агентов сотрудник Гурьевского УНКГБ Шармай.