Джулиет резко разворачивается и смотрит ей прямо в глаза.
– А ты бы со мной поделилась, если бы попала в беду?
– Конечно.
– Так поделись.
– О чем ты?
– Объясни мне, что происходит. Я знаю, тебе плохо. Что можно сделать?
Энни машет руками, пятится назад.
– Что ты такое несешь? – бормочет она. Потом испуганно оглядывается. Вокруг никого – лишь пустынное игровое поле. На стоянке только две машины, в одной из них – силуэт Оливера.
– Так вы сговорились! Ты приехала сюда не случайно. Неужели все это подстроил Оливер?
– Мне нужно было с тобой поговорить.
– Ну и позвонила бы по телефону.
– А если он прослушивается?
У Энни бегут мурашки по спине.
– Так что случилось, Энни?
– Ничего.
– Говори же.
– О Господи. – Все это так неожиданно, и Энни чувствует, что земля ускользает у нее из-под ног. – Я не могу. Я не могу с тобой об этом говорить.
Она разворачивается, идет к машине, но подруга хватает ее за локоть.
– Это из-за судебного процесса, да?
Энни смотрит в землю, не хочет, чтобы Джулиет увидела ее слезы.
– Отстань от меня, – говорит она. – Пошла ты к черту!
– Что он с тобой сделал?
Энни останавливается, закрывает лицо рукой.
– Господи Боже. Кто-нибудь за нами наблюдает?
– Нет.
– Посмотри вокруг повнимательней. Может быть, кто-то есть на дороге?
– Абсолютно никого.
– А машины?
– Нет.
– Ты уверена, что мы одни?
– Уверена.
– Ну хорошо. – Энни зажмуривает глаза. – Слушай. Он сказал, что если я не буду его слушаться, он убьет Оливера. Представляешь, Джулиет, он убьет моего сына.
Джулиет и Энни сидят на скамейке, раскидистый клен заслоняет их от дороги. Энни рассказала своей подруге все – и то, о чем знает точно, и то, о чем догадывается.
– Что ты обо всем этом думаешь? – спрашивает она. – Что мне делать?
Джулиет качает головой и сдавленным голосом говорит:
– Я не знаю, что делать.
– А что бы на моем месте сделала ты?
– У меня нет сына.
– Но ты ведь тоже его любишь. Почти так же, как я.
– Энни, ты хочешь его защитить, в этом есть смысл.
– Ты считаешь, что я трусиха?
– Нет.
– Скажи, что бы ты сделала на моем месте.
Джулиет сидит молча, мысленно проверяет заранее составленный план.
– Ну хорошо, попробуем – наконец вздыхает она. – Этот тип всегда действует по плану, так?
– Вроде бы так.
– Он педантичный, аккуратный, так?
– Да.
– Каждый его поступок чем-то обусловлен?
– Допустим.
– Если он так уж сильно уверен в своих интеллектуальных способностях, его можно одолеть. Нужно, чтобы он понял: просто так это ему с рук не сойдет, придется заплатить, и заплатить дорого.
– Я не понимаю, к чему ты клонишь.
– Иди к судье. Скажи ему, что хочешь выйти из состава присяжных. Допустим, у тебя заболел ребенок – у него лейкемия.
– Да ладно тебе, Джулиет, он ни за что не поверит.
– Никуда не денется. Ты принесешь ему справку от врача. От меня. Судья тебя отпустит. Потом мы отправим Оливера в Лонг-Айленд, к моим старикам. Потом мы пошлем твоему приятелю записку, ты назначишь ему встречу. Допустим, около того же водохранилища. А при встрече ты ему скажешь: “Еще раз ко мне сунешься, я расскажу обо всем в полиции. Если со мной что-то случится, в полицию, отправятся мои друзья”. Предположим, он тебе не верит, смеется или угрожает. Тогда ты говоришь ему: “Посмотри-ка вон туда”. А там, на другом берегу, я и Генри. Мы машем ему ручкой, у одного из нас видеокамера. Он понимает, что встреча записывалась на пленку. И все – никаких проблем.
– Значит, так ты поступила бы на моем месте? – спрашивает Энни усталым голосом.
– Да, на твоем месте я поступила бы так.
Весь день Джулиет составляла этот план, продумывала все детали, ей казалось, что придраться не к чему. Риск минимальный, результат гарантирован. Этот тип обожает логику – вот ему логика.
Теперь ей кажется, что план наивен и опасен. Махать ему ручкой, показывать видеокамеру? Идиотизм какой-то.
Она смотрит на Энни, а та отвернулась, глядит в сторону стоянки. Там никого нет – только Оливер, терпеливо сидящий в машине.
– Ой, не знаю, – вздыхает Энни. – Звучит довольно безумно.
– Ты права. Наверно, ты все делаешь правильно.
– Почему же тогда…
– Не знаю, – пожимает плечами Джулиет. – Просто я не смогла бы подчиняться этому чудовищу. Но я – другое дело. У меня нет ребенка.
Энни смотрит на свою машину. Ее большие серые глаза широко раскрыты. О чем думает – непонятно. Вслух ничего не говорит. Может быть, ни о чем не думает? – спрашивает себя Джулиет.
– Нет, я не могу… – говорит Энни. Проходит еще минута. – Я так больше не могу.
Джулиет терпеливо ждет.
– Господи, как же мне быть?
Сари Ноулз делает салат, хотя знает, что съесть его не сможет. В лучшем случае отщипнет немного спаржи.
Хоть бы позвонил Славко.
Вчера, когда она вернулась, автоответчик его голосом сообщил, что ему удалось выяснить про Эбена кое-что любопытное. С тех пор Сари звонила Чернику раз сто, но его в офисе нет.
Что он выяснил про Эбена? Нашел ту, другую женщину?
Надо ехать к нему, думает Сари. Прямо сейчас. Не застану – хоть записку оставлю.
Славко разузнал что-то про Эбена. Ах, Эбен, Эбен, Эбен… Перестань повторять его имя, девочка, иначе свихнешься.
Сари идет в душ, включает воду, но тут ей кажется, что зазвонил телефон. Она закручивает кран, прислушивается. Тишина. Должно быть, послышалось. Снова включает душ, снова слышит звонок. Она отлично понимает, что ей опять померещилось, но все-таки закручиваем кран с водой. Так и есть – тишина. Ну и жизнь. Сари мокрая, мерзнет. Как же ей больно! Эбен, я этого не выдержу. Посмотри, сукин ты сын, что ты со мной делаешь.
Никогда больше не показывайся мне на глаза, я плюну тебе в рожу, выцарапаю глаза. И это не пустая угроза.
К дому подъезжает машина. Неужели Эбен? Нет, вряд ли. Скорее всего Славко. Она узнает от него что-то новое про Эбена. Поэтому Сари вылезает из ванны, наскоро вытирает голову полотенцем. В дверь звонят.
Вообще-то, он не должен был бы приходить сюда без предварительного звонка по телефону, но наплевать – с ним так приятно поговорить. Мой новый друг, мой утешитель. Напьемся с ним, как в тот раз. Сари накидывает халат и бежит к двери.
Это Эбен.
В руках у него орхидея, разодет в пух и прах: пиджак от “Бриони”, туфли от “Конверса”. Сияет лучезарной улыбкой.
– Прости, – говорит он.
– Забирай свой цветок и убирайся, – цедит Сари.
– Ты прости меня, что я не звонил. Мне очень тебя не хватало. Такого трудного дела у меня в жизни не было. Но зато и награда обещает быть беспрецедентной. Я помнил о тебе каждую минуту.
Сари его ненавидит. Ее буквально тошнит от звука его голоса.
– Помнишь, ты звонил мне последний раз? Где ты тогда был?
– У себя дома.
– Вот-вот, именно так ты тогда и сказал.
– Но это правда.
– Ах ты, подонок. Стало быть, звонил из дома, да?
Эбен в смущении. Отводит глаза в сторону, вздыхает.
– Ну, не совсем.
То– то, подлый ты лжец. Посмотрим, какое еще вранье у тебя припасено, думает она.
– Я не обманул тебя, Сари. Просто у меня есть еще один дом.
– Еще один дом? Ты что, совсем меня дурой…
– Не дом, а домик, хижина. Возле Гаррисона, над рекой. Я никогда не приглашаю туда гостей, это мое убежище. Когда мне тяжело, я перебираюсь туда. Всю прошлую неделю я ночевал там. А откуда ты знаешь, что меня не было в городе?
Сари ничего не говорит, только испепеляет его взглядом.
– Ты мне не веришь, да? Сари, ты должна мне доверять.
Она опускает глаза. Накал ненависти несколько ослаб, но Сари не хочет сдаваться. Ярость помогает ей, дает опору. Опять врет, думает она. Нет у него никакого второго дома, лапшу на уши вешает.
Эбен нежно говорит:
– Я никогда в жизни этого не делал, а сейчас сделаю… Хочешь посмотреть?
– Что посмотреть?