– Подскажите, братцы, до площади мне куды? Давно не бывал в граде стольном – шептал мужичок, опираясь на посох и облизывая сухие губы.
– А вам на какую площадь, мужчина? Много их у нас в столице. Конкретнее – смерив строгим взглядом рапортовал полицейский.
– К государю иду. Ложечки подарить хочу, ну и увидеться с ним. Последний раз на параде видел, а с тех пор только на картинах. Могучий он у нас, хех.
– Прямо иди по этой широкой дороге, как заметишь Торговые ряды и Храм имени государева отца, так и покажется стена. Да только не пустят тебя, так и знай – хихикал другой полицейский.
– Пойду я, молодцы. Спасибо вам. Государю поди помощь какая нужна, мои ложки как раз, кстати, будут – лепетал старичок, продолжая свой путь.
Показались первые терема, в которых любили жить родовитые бояре. Почти перевелись они на равнине, а заместо них служивые дворяне по дворцам расселились. Старик брел, ударяя посохом и неся заветный мешок с ложками, думая, с чего бы начать разговор ему и как представиться. Стесняясь своего имени и происхождения, он решил, что следовало бы сказать, что он обедневший дворянин. Какой-либо Морозов или Румянцев. «Откуда он узнает? Разве что смекалка его поможет ему» – рассуждал про себя мужичок, минуя широкий проспект, на котором его чуть не сбила повозка.
– Болван, гляди, куда прешь! – закричал кучер, обозлившийся на мужичка.
– Прости, друже – лишь отвечал ему старик, опираясь на посох.
Взмокнув под июльским солнцем, мужичок замедлил ход. Остановившись около какого-то трактира, он достал фляжку и жадно приник устами к горлышку, делая небольшой глоток. Росинка эта не помогла особо ему, но будто создала иллюзию, что жажда отступила, хоть и на время. В это же самый момент, пока он стоял рядом с вывеской, с трактира выбежал какой-то повеса, явно пьяный.
– О, дедуля. Заходи, тут хорошо кормят. И выпивка ниче такая. У баб сиськи о! – показывал на себе брюхатый хряк.
– Милый, подскажи, где государь живет? Куда мне путь дальше держать в этом граде стольном? Ведь такой большой он, а я читать совсем не умею. Указатели мне эти вовсе не помогают – взмолился старик, семеня ногами в лаптях.
– Да вон туда же! Колокольню видишь?
– Вижу – отвечал старик, смотря в нужную сторону.
– Колокольня эта на площади стоит. Туды тебе, дедуля. А зачем, скажи?
«А правда, зачем ему все же к государю?» – подумал старик, почесывая затылок.
– Поговорить я с ним хочу. Узнать, как он поживает и что гложит его. Не случайно ведь он спрятался от глаз наших. Ну и ложки хочу свои дать расписанные, может сгодятся ему.
Хряк лишь посмеялся и вернулся в трактир, где продолжил пировать на славу по случаю получения им славной платы за работу.
Старик плелся через улицы, огибая экипажи и толпы дам с зонтиками, коих в центре было предостаточно. Он стал невольно замечать значительную разницу между дамами в центре и на окраине, и разница эта впечатляла мужика, который привык к одинаковости в деревне. Серость, царившая за пределами столицы, уже настолько въелась в душу и стала какой-то родной и неотделимой, что, видя подобное разнообразие в нарядах и манерах держаться, старик охал и краснел, прячась и отворачиваясь от любопытных взоров.
Наконец достиг он тех самых Торговых рядов, где знатные вельможи и дельцы зазывали людей, предлагая множество товаров своих и из-за границы. Ряды эти тянулись на многие километры, а изобилие на прилавках ошеломляло старика, у которого будто слюна текла от такого. Резко контрастировало это место с обычным базаром или даже праздничной ярмаркой, закупиться на которой было пределом мечтания большинства жителей могучей равнины. Обходя и обсматривая все, приглянулся старику портрет великого и статного всадника на гнедом коне с жезлом в правой руке. Другая же рука в белоснежной перчатке указывала направление войскам, теснившимся позади него. Молодой круглолицый всадник седлал боевого коня, в его взгляде, устремленным на старика, чувствовалась и власть, и сила, и некоторое превосходство. В нем мужичок узнал государя.
– Какой пригожий государь на холсте этом. Почем же? – поинтересовался он.
– Дед, тебе никогда в своей жизни столько не заработать. Сто рублей! – осадил его хамоватый продавец в пиджаке. Его засаленная рубашка привлекала внимание старика.