И погрустнел, приуныл, скуксился весь.
Слушает его Степан Александрович и никак не может улыбку с лица прогнать. Страшно ему — ну как парень-то этот ненормальный — и неудобно: хоть и псих, а старается, хочет ему, Изумрудову, приятное сделать.
А чудак, словно его мысли прочитал, говорит:
— Хорошо, в конце концов это естественно, что вы мне не верите. Как бы вам доказать, что я вполне нормальный и за свои слова полностью отвечаю? — И начинает глазами по комнате шарить. — Ага, вот, — схватил с тумбочки газету и пальцем в один из заголовков тычет: «Новое средство от крыс». Вы легенду про Крысолова помните?
Степан Александрович даже кивнуть не может, только глаза таращит. А в мозгу вертится какая-то история про человека, выманившего из города всех крыс волшебной дудочкой.
— Ну, крыс в этой гостинице, я думаю, нет, а вот мыши найдутся, — говорит его бывший сосед и опять заглядывает в записную книжку. — Вот-вот, сейчас.
Начинает он опять что-то бормотать, и тут же в руках у него, прямо из воздуха, появляется такая маленькая деревянная палочка с дырочками.
— Да проснитесь же, очнитесь, Степан Александрович! Ради вас такие вещи делаются, а вы! Пойдемте-ка в коридор, тесновато тут экспериментировать, да и грязи нанесем, уборщица ругаться будет.
Подхватил он Изумрудова под локоток, вывел в коридор.
— Ну, смотрите, — сказал и дудочку свою к губам поднес, щеки надул, глаза прищурил.
Сначала Степану Александровичу то ли свист, то ли шипение послышалось, а потом тоненькая, простенькая такая мелодия получаться стала. А бывший сосед его головой мотает, мол, смотрите.
Смотрит Степан Александрович и ничего особенного не видит. Обычный длинный коридор, стены бледно-зеленые, пол бежевым линолеумом застелен, и двери, двери, двери… Вдруг — что такое? Мыши! Одна, вторая… Серенькие такие комочки то ли из-под дверей, то ли из-под плинтусов так и лезут, так и выкатываются. Одна вон точно из мужского сортира выскочила! И шорох такой, и царапанье по линолеуму. Шух-шух, шух-шух…
— Тьфу ты, черт! Да что это? — Степан Александрович глазам своим не поверил. — Откуда?
А мыши не исчезают, наоборот, их больше, больше становится, уже десятка два-три. Обернулся: и с другого конца коридора бегут к ним серо-голубые комочки. Уже и мордочки видны вытянутые, усами смешно так шевелят, глазами-бусинками посверкивают. Шух-шух, шух-шух…
— Тьфу, пакость! — совсем заробел Степан Александрович, начал к двери отступать, соседа своего за рукав дергать. Тот скосил глаза, улыбнулся хитро, дудочку ото рта оторвал, дух перевел.
— Ну что, хватит? Поверили?
— Да-да, вполне… — Степан Александрович даже на шепот перешел. — Вполне, вполне… Может, нам в комнату лучше? А то эти… — И глазами на мышей показывает.
— Разбегутся! — отвечает бывший его сосед и отворяет перед Изумрудовым дверь.
Прежде чем в комнату войти, Степан Александрович еще раз на мышей оглянулся. Они, как дудочка замолчала, растерялись, а потом и правда разбегаться стали. Рассыпалась монолитная масса на мелкие группки, рассеялись серо-голубые комочки по огромному коридору, кто куда бросились, только и слышно «шух-шух», и хвостики тонкие в разные стороны верть-верть. А вдали, перед выходом на лестницу, вдруг отворилась дверь и показалась голова инженера-шахматиста.
— Давайте-давайте, Степан Александрович, нам теперь мешкать некогда, — подтолкнул Изумрудова его бывший сосед и дверь за собой захлопнул. Тут же до них из коридора крик донесся: «Безобразие! Мыши! Мыши!»
— Ну теперь-то не сомневаетесь, что бессмертие вам обеспечено?
— Да, конечно. Мне… Я… Но как же, все умрут, а я один… Вокруг чужие… — растерянно бормотал Степан Александрович. Он чувствовал, что руки его начинают дрожать, а ноги подгибаются.
— А что же просили? Когда просили-то, о чем думали?
— Да я… Конечно… Но я думал, шутка, я не хочу одному…
— Э-эх, вот все вы так! Сначала просят, потом думают. Но назад уже ничего не вернуть. Ладно, чтобы вас как-то утешить, так и быть! Назовите еще кого-нибудь, кто бессмертия достоин, кого вы желаете бессмертием одарить. Только быстро. Не люблю скандалов, а сейчас непременно начнется!
Из коридора действительно послышались женские визги, крики, призывающие администрацию, и вовсе уж нечеловеческие вопли.
Шум за дверью вывел Степана Александровича из оцепенения, и мозг его судорожно заработал. «Значит, сосед-то не шутник, не псих?! И он, Изумрудов, и правда теперь бессмертен! Да за что? Что он такое натворил?!» Тоска сжала горло Степану Александровичу, и ему представились толпы людей, проносящихся мимо. В бесконечность, в бездонный колодец, откуда нет возврата. Почудилось ему черное небо с блестками звезд и сам он, летящий сквозь время, одинокий на одинокой Земле.