— Ах, это ты… ты… — произнесла она с трудом… испуг на её лице сменился улыбкой. Она обняла его, а малышка испуганно заплакала, уткнувшись в материнские колени.
— Я сижу здесь и прислушиваюсь, — заговорила женщина, — я слышу каждую мышь, каждого жука во дворе, а тебя не услышала: ни когда ты шёл по саду, ни когда открывал дверь, ни когда входил в коридор, и даже в комнату. Поэтому мы обе очень испугались. Ты появился так внезапно, словно из воздуха.
Они перешли в другую комнату, жена быстро накрыла стол к ужину, ребёнок получил своё молоко и скоро успокоился.
Каждый раз, когда женщина шла с чашкой или с чистой ложкой к столу, или же подходила ближе к свету коптилки, ей казалось, что молодое, простодушное лицо Гиацинта менялось.
Он переставил лампу так, чтобы прямо на него свет не падал.
Малышка была освещёна вся, и когда женщина последний раз наклонилась, чтобы вытереть ей рот, мужу привиделось, что он видит беззубую старуху с увядшими щеками и ввалившимися висками, и что та, жадная до живого тепла, медленно гладит детскую головку по мягким волосам, излучающим свет.
Он встал и сказал:
— Я очень устал, и хочу поскорей лечь.
При этом он взял лампу и поспешно ушёл в спальню. Женщина зажгла лучину, и дала держать её ребёнку, а сама быстро убирала со стола.
Когда Гиацинт затворил за собой дверь, свет лампы в его руке на мгновение погас, но потом снова вспыхнул. Там, куда теперь падал его неустойчивый бледно-жёлтый луч, он видел свой дом совсем чужим: старые стены с жуткими трещинами, словно в каменном заборе обветшалого церковного двора. Коридоры изменились странно и печально: ручки дверей были в запустении, словно их много лет не касалась ни одна рука.
Он разделся и сложил одежду на стул, рядом с кроватью. Чуть повыше, на выступ в стене он поставил лампу, она осветила лежащую одежду.
Картина заставила его содрогнуться: перед ним лежал узел — из тех узлов с платьем умерших неизвестных, которые выставляются в покойницких, рядом с покрытым телом безымянного мертвеца, на столе.
Между тем, жена и ребёнок возились у двери — их лучина погасла, и они в темноте никак не могли отыскать ручку двери… Отыскав, наконец, вошли.
Гиацинт пытался вспомнить, кто эта женщина и чей это ребёнок… и как случилось, что они спят с ним в одной комнате.
Та, которая укладывала ребёнка в постель и укрывала его, которая расплетала волосы и бесшумно ходила по комнате в чулках, казалась ему покойницей, вставшей в белом саване из гроба, чтобы сыграть в странную, бессловесную игру.
Когда она повернула к нему своё лицо, чтобы посмотреть, спит ли он, выдохнув воздух через молодой полуоткрытый рот, он разглядел под её кожей безгубые кости черепа…
Под внутренний стон, который он попытался заглушить, мужчина, впадая в глубокое оцепенение, успел дотянуться рукой и убрать в лампе огонь.
Близкое ему, милое создание стояло в темноте: от плеч до груди поверх белой рубахи струились тёмные волосы.
Сдерживая дыхание, женщина какое-то время смотрела на мужа, потом, подумав, что он заснул, удовлетворённо, по-матерински, кивнула головой.
Муж, действительно, погружался в бездонно-глубокий освобождающий сон, но его сознание на какой-то миг уловило этот кивок, задержавшись на нём, словно на благоухающей ветке. Молодой человек почувствовал, что улыбается… и ещё — что рядом на постели кто-то слегка шевельнулся… Потом он заснул.
Пробудился Гиацинт от того, что какой-то голос произнёс его имя.
Он выпрямился на постели, уже зная, что это начало.
Он услышал спокойное, размеренное дыхание жены и более учащённое дыхание ребёнка.
Мужчина встал, — кровать при этом не издала ни одного вздоха — оделся, и также беззвучно прошёл по коридорам. До него донеслось журчание ручья в ночи.
Его позвали — так вот откуда доносился голос!
Он перемахнул через окно во двор и вышел по росистой траве на улицу. Пустынная дорога, освещённая луной, сначала поднималась вверх, к лесу, а потом опускалась вниз, в угадываемую в темноте широкую долину.
Через некоторое время сверху донёсся шум: это было что-то среднее между журчаньем ручья и лёгким громыханием, совсем не похожим на звук воды, которая низвергается сверху и разбивается о подножие скалы.
Странный звук быстро приближался… вот он прорвался между елями, гигантскими в ночи, оглушил мощным топотом копыт, диким фырканьем и тяжёлым грохотом колёс.
Гиацинт увидел карету, ещё большую, чем у княжеского епископа в Бриксене. Упряжка поравнялась с ним.