Николай с ребёнком на руках решительно вошёл в келью. Мать мальчика – за ним.
Старец Зосима был совсем не старым и дряхлым, каким воображал его себе Николай.
Это был стройный и наполненный неким особенным покоем человек. Только его волосы и борода, обрамлявшие лицо, были абсолютно белыми. А глаза…
Николай всего лишь на мгновенье встретился с ним взглядом – и понял, что таких глаз он никогда прежде не видел… Они излучали тёплый, ровный и спокойный Свет и какие-то особенные уверенность и силу, покой и ласку.
Мать мальчика, опустившись на колени, начала свой рассказ о несчастье с сыночком. Она причитала и просила исцелить мальчика…
Старец прервал её:
– Александрой тебя зовут? Ступай в часовню и молись, милая!
Та смолкла, удивлённая, и с поклоном покорно вышла.
Николай положил ребёнка на широкую лавку у стены, и, не перекрестившись, а лишь слегка поклонившись, хотел выйти…
– Помоги мне, Николай! – услышал он слова старца. – Ты ведь вправду хочешь, чтобы Илюша поправился?
– Да, – ответил Николай, не успевая удивляться происходящему. Он вспомнил то, о чём думал по дороге, неся мальчика…
– Подойди сюда.
Старец положил руки Николая на тело мальчика: одну – на грудь, другую – на больную ногу. Свои руки он не отвёл…
… А то, что потом было, Николай не мог осмыслить ещё долго…
Он сам и всё вокруг погрузились в Свет. Это был чистый бело-золотистый Свет, подобный утреннему солнечному… Николай видел, как мягко движутся потоки этого Света… Потом он словно отключился, будто бы заснул…
* * *
Когда же Николай очнулся, то сидел он в углу кельи, а старец Зосима беседовал с матерью мальчика. Самого мальчика в келье не было…
– Вдовая, говоришь?… – спрашивал старец.
– Да, вдовая, одна пятый год мыкаюсь… Всю жизнь за тебя теперь молиться буду! И Илюшеньку научу за тебя, спасителя нашего, молиться!…
– Вот удумала!… Не я, Бог исцелил!
– Богу буду молиться!… Бога буду благодарить!
– Это хорошо – благодарить!… Я вот научу тебя, как первую твою благодарность содеять. Вот тебе от меня записочка. Пойдёшь в больницу к доктору Фёдору Пантелеймонычу, скажешь, что я велел тебе месяца три или четыре поработать сиделкой с больными тяжёлыми. Он тебе за то зарплату положит. Будет вам на что с Илюшей домой ехать.
– Спасибо, тебе!…
– Погоди, дослушай, неугомонная! Есть там человек один, Григорием зовут. Операцию ему сложную сделали. Жизнь телу его спасли, но без ноги он теперь. А калекой он быть не хочет. Уже один раз пытался жизни себя лишить… Вот, если сумеешь душу того человека излечить, – то это первая твоя благодарность Богу и будет! А сын твой – тебе поможет. Бывает, что, когда больные деток видят, то надежда на жизнь светлую – к ним возвращается…
Теперь ступайте!…
Илюшенька, иди сюда! – позвал старец Зосима.
… То, что увидел Николай, поразило его превыше всего: в келью из монастырского сада ещё немножко неловко, но… вбежал, а не вошёл исцелённый мальчик, преобразившийся невероятным образом!
Ребёнок не просто мог теперь ходить! Он словно очнулся от смерти – и явилась в нём жизнь подлинная – ясная, солнечная! Такое редко увидишь среди обычных здоровых людей… Словно радостью и светом изнутри светилось всё теперь в Илюше! Словно тот лучистый дивный Свет, который видел Николай во время исцеления, был теперь и в теле мальчика!
– Мама, мама, я здоров совсем! И нога не болит больше! Я даже бегать могу!
Они оба с благодарностью поклонились старцу и пошли…
* * *
А старец Зосима стоял на пороге кельи и смотрел им в след.
Он смотрел в их будущее – с лаской и Силой Божией. … Видел он человека по имени Григорий, молча лежащего на своей постели… с невидящим взором боли и отчаянья… И видел шепчущую ему слова ласковые Александру, мать Илюшину… И видел, как вбежал в палату больничную, ища мать, маленький Илья… И – как вспыхнуло любовью детское сердце, когда мечта его главная былью стала:
– Мамонька, мамонька! Ты папу нашего нашла! – в радости молвил Илюша и со словами такими обнял Григория… И Григорий со слезами на глазах обнял мальчика… И вернулись любовь и надежда в душу – и душу уврачевали…
И видел старец Зосима троих счастливых людей, уходящих из больницы исцелёнными, хоть мужчина и на костылях шёл. И видел тех, кто им вслед из окон смотрели и счастья желали!