Однажды летним утром мистер Боннет позавтракал, как водится, неторопливо и с удобством, между делом разговаривая с женой о полном отсутствии понимания у воротных столбов и известняковых валунов, хотя природа, напомнил он ей, простерла свои красоты во все стороны, и именно чтобы он, мистер Боннет, восхищался ими в самом сокровенном уголке сознания.
— Иной раз, — говорил мистер Боннет, — это изумительные звезды, а когда — зеленый луг, усеянный прекрасными цветами.
Миссис Боннет, преданная женщина одного с ним возраста, ответила своим обычным «никому, как не мистеру Боннету, не удается так прекрасно подметить буквально все», а затем, желая убрать тарелки, ибо мистер Боннет, похоже, был настроен проговорить целую вечность, заметила весело:
— Не желаешь ли немного пройтись, дорогой, ведь по пути ты обязательно встретишь кого-нибудь, кто с удовольствием послушает твои умные речи, или же ты сможешь поразмышлять часок на прохладном холме?
Мистер Боннет высказал желание пройтись. Он тоже считал, что ему, возможно, попадется кто-нибудь по дороге, и, прихватив свою коричневую фетровую шляпу — которую он менял на черную, когда шествовал в церковь, — а также трость, он пошел по дорожке, предоставив ногам самим выбирать путь, и свернул в поля, где пересек ручеек позади старого амбара и принялся неторопливо взбираться на Мэддерский холм.
Хоть мистер Боннет в своей жизни неоднократно и хорошо подобранными словами возносил хвалу великолепию солнца, он весь взопрел, пока взбирался наверх. Достигнув вершины холма, он устал до такой степени, что присел на бугорок и с неизмеримым презрением оглядел большой кол, который заслонял собой дыру в изгороди.
Этот кол для мистера Боннета был самой грубой и неотесанной вещью, какую ему только довелось видеть; фермер Толд не подкорачивал и не выравнивал его, а просто обтесал цельный ивовый ствол и грубо воткнул в землю, — тот самый фермер, который вечно отделывался кислым ворчанием в ответ на тщательно продуманные тирады мистера Боннета относительно погоды или состояния государственных дел.
Мистер Боннет уселся у кола на удобное сиденье из мягкого мха и, сняв шляпу, промокнул лоб цветным платком. Сняв шляпу, мистер Боннет уже не хотел надевать ее снова; он хотел, чтобы свежий ветерок остудил взмокший лоб, но не желал держать шляпу в руках или положить ее на землю из боязни, что она измарается, поэтому он повесил шляпу на неотесанный кол.
Не успел он это сделать, как понял, что не может оторвать глаз от увенчанного шляпой кола. Случилось нечто странное: грубый кол стал вторым мистером Боннетом. Солнце припекало, и мистер Боннет прилег наземь.
Никогда в жизни не приходилось мистеру Боннету лезть в карман за словом, и он не мог припомнить ни единого случая, чтобы кто-либо обратился к нему первым. Любопытная вещь, но сейчас он вдруг решил, что кол собирается с ним заговорить. С наслаждением растянувшись на земле, он попытался припомнить другое такое чудо, как чудо речи. Немота означала бы для мистера Боннета смерть.
В целом свете не сыскать было местечка для отдыха приятнее, чем то уединенное место, которое выбрал мистер Боннет. Он добродушно сравнил его с креслом у себя в гостиной, перед черной каминной решеткой, которая была в это время года накрыта экраном, разукрашенным птичками колибри.
Мистер Боннет давно уже не сидел, он лежал, и ему мнилось, что он спит, но в то же время ему все еще казалось, что он смотрит вокруг тем же манером, что и когда он только присел.
Не успел он пробыть там долго — пару минут, как ему показалось, — как кол, к которому он относился с таким презрением, обратился к нему точно таким же тоном, с каким он сам обычно обращался к другим людям.
— Прошу прощения, мистер Боннет, — произнес кол, — за то, что вторгаюсь в ваши грезы, но мне хотелось бы сказать, что ваш последний разговор со мной не отличался особой любезностью. Это было в последнее воскресенье, и вы взобрались на холм в лучшем своем пальто, в котором вам всегда жарко и неуютно. Вы сказали, что я бессловесное существо и вообще низкое и не представляю для мира особой важности, просто кол, воткнутый в ограду фермера Толда для того, чтобы помешать приходскому быку добраться до молодых телок. Однако сейчас, когда вы надели на меня свою шляпу, я могу свободно изъясняться.