Мистер Коккерел посмотрел на доску и понял, что ему надлежит сделать.
Когда вечером в баре собралась всегдашняя компания, в надежде получить выпивку задаром, хозяин уведомил всех, что ни одна кружка не будет наполнена, пока доска не станет чистой.
Лицо каждого должника вытянулось при таком неприятном известии, а у Джона Батта вырвались разные невежливые слова о кабаке. До этого момента мистера Коккерела превозносили и расхваливали, и неудивительно, ибо благодаря тому удовольствию, с каким он наносил на доску свои значки, определенно выказывая при этом великолепную ловкость в подсчетах, он всегда с легкостью списывал долги. Но сейчас, получив счет из пивоварни, он был вынужден потребовать деньги.
В кабачке воцарилось уныние, но на удачу в этот момент в помещение ввалился пьяненький сквайр Бадден, прямо с веселой вечеринки в городе.
Мистеру Баддену не нужно было долго осматриваться, чтобы понять причину уныния бедных выпивох и неприятности хозяина.
Сначала он громко расхохотался над тусклыми физиономиями, но когда веселье его улеглось, он увлек мистера Коккерела в уголок. Вскоре туда же была приглашена миссис Коккерел, и после некоторых сомнений с ее стороны кошелек сквайра был передан хозяину, чьи пальцы сомкнулись на нем.
Мистер Коккерел подошел к доске и стер с нее все значки.
Веселье вспыхнуло опять, и все пили бесплатно. Но как только кружки — на этот раз наполненные крепким напитком — опустели, и после словца, что шепнула им миссис Табита, все покинули кабачок и побрели домой по грязной дороге. В зале остались только Рози и миссис Табита.
Миссис Табита подошла к плевательнице.
— Вам нельзя, — произнесла Рози.
Миссис Табита зашептала ей что-то.
Отворилась дверь, и появился сквайр Бадден. Табита разразилась смехом. Рози, зная, что вот-вот произойдет нечто ужасное, забилась в угол.
Мистер Бадден поймал ее. Никто не пришел ей на помощь: дом был пуст. Коккерел с женой вышли во двор прирезать пару старых кур. Табита вышла с ними.
Рози не сопротивлялась; она была слишком напугана.
Покончив с ней, сквайр Бадден, шатаясь, подошел к плевательнице и сплюнул в нее.
Слепая курица и земляной червь
Жила как-то в Мэддере курица, имевшая несчастье попасться на глаза жестокому мальчишке, который подбил ее камнем, когда она искала червей. Удар оглушил ее, и другие куры, воспользовавшись ее положением, набежали со всех сторон и с жадностью выклевали ей глаза.
Много часов пролежала бедная курица без чувств у пасторской изгороди. Наконец, она пришла в себя, но хоть жизнь к ней и вернулась, она чувствовала себя преданной и загубленной, и ничто не мешало ей умереть от голода. Теперь она не могла найти рассыпанное зерно или поклевать червей, выползавших ранним утром из земли.
Курица жила на помещичьей ферме, хотя небольшое поле, на котором находился птичник, лежало рядом с садом пастора и приходским домом, где жил сам мэддерский пастор.
Курица всегда отличалась величайшим уважением к своему хозяину и хозяйке. В любом споре с другими птицами она всегда принимала осмотрительно-консервативную позицию, утверждая, что человек в лице ее хозяина — глава и венец природы, величайший владыка всего — после Божества, — а следующими после человека идут птицы, среди которых домашние птицы — признанные вожди.
Потеряв зрение, курица пару дней не знала, что делать; она просто томилась и желала смерти. Но, обнаружив через какое-то время, что к ней вернулся аппетит, она ухитрилась склевать зернышко — его помог ей обнаружить инстинкт самосохранения — а также немного стебельков травы, что помогло ей выжить.
Хоть она была слепа, другие ее чувства обострились благодаря ее несчастью; она стала лучше слышать и научилась находить пищу на ощупь.
Она поджидала у дверей зернохранилища, чутко вслушиваясь в шаги птичницы, а потом бежала за ее юбкой; та же, небрежная девчонка, часто просыпала зерно, вынося корыто в птичник, и курица, слыша, как зерно падает, устраивала себе хороший завтрак. Когда другие куры грелись на солнышке или купались в песке, слепая курица прилежно искала пищу и часто находила то, что другие куры пропустили в стремлении урвать больше положенного, и так она жила в изобилии и находила то одно, то другое, покуда не пришла зима.