Когда мистер Фейси, оставив поле, спустился обратно в долину, некоторые вороны, пролетая над полем и желая удостовериться, что опасность миновала, и можно объявлять слет, завидели пальто и в страхе возвратились к друзьям, рассказав им о том, что видели.
Вороны собрались на ассамблею на склоне холма и, обсудив положение, приказали одному из своих товарищей — старой птице с крыльями, потрепанными от долгого ношения, — подступить к чудовищу и, если возможно, испросить его разрешения покормиться.
Утро выдалось ясное, но стоило мистеру Фейси уйти, в воздухе похолодало, и подул ноябрьский ветер, то теплый, то холодный, напоминая всем глупым ласточкам, что им необходимо улетать, не то они погибнут от холода.
Мистер Фейси ушел домой довольный, ибо земля, уже рыхлая от осенних морозов, была мягкой, и крючья бороны покрыли землей семена. Мистер Фейси повернулся кинуть последний взгляд на свою работу, прежде чем закрыть калитку, и был несколько поражен при взгляде на висящее пальто. На какое-то мгновение он сам поверил в то, что на поле стоит другой человек.
— Ежели я сам испужался, — заметил мистер Фейси, — чертовы вороны в штаны накладут.
Старый ворон, который уже доказал свою мудрость, выступая как представитель племени во многих делах подобного рода — а отказ грозил ему смертью, — покружив в воздухе, сел на один из столбов, в ярдах тридцати от косилки, на которой висело рваное пальто.
Нет птиц более осторожных и в то же время храбрых, чем вороны. При тщательном наблюдении приходишь к выводу, что они обладают всеми добродетелями. Они разумны и смелы, покорны и верны. Своим неспешным вечерним полетом к гнезду они являют одинокому путнику красоту движений, соединенную с мягким свистом крыльев, что может успокоить тревоги печальных и доставить удовольствие счастливым. У ворон множество социальных классов; они имеют мудрые законы, которым без ропота подчиняется вся стая. Для них порядок и правило — средство для регулирования счастья, которого те мудрые, что живут в гармонии с природой, вожделеют больше, чем крайней радости или печали.
Вороны никогда не знали и не узнают, что такое грубая анархия, и тот старый ворон, что отважился прилететь на поле мистера Фейси, скорее бы умер, чем бежал с поля побежденным. Порыв ветра налетел на одинокий холм, и рваное пальто затрепетало на ветру, точно его пытали, однако старый ворон, повинуясь долгу и не смущаясь видом, осмелился медленно облететь вокруг угрозы и, наконец, уселся на другой конец оси, рядом с тем, на котором висело пальто.
Редко когда, если вообще когда-либо, можно увидеть какую-то спешку в поле, где природа оставлена самой себе, — если это не спешка убить. Но кажется, что даже тогда кролик убегает медленнее от охотящейся ласки, чем от охотящегося человека.
Ворон сидел неподвижно. Он хотел, чтобы пальто хорошенько рассмотрело его, прежде чем начать разговор.
Помолчав несколько минут, он повернулся к пальто и поклонился ему так низко, что едва не свалился с оси.
— Господин мой, — сказал он смиренно, — будьте добры, сообщите вашему слуге — чтобы не сказать рабу, — означает ли мир или войну ваше нисхождение сюда из неких высоких, неземных чертогов? Смею предположить, господин, что в ваши цели не входит ни мир, ни острый меч; вы могли прибыть просто как праведный судия, чтобы разрешить важный спор, который годами досаждал нам. Поскольку вы выглядите здесь чужаком — хотя и благородного вида, — мне следует уведомить вас, что каждая птица или зверь на этом небольшом холме считает, что фермер Фейси — их личный работник и садовник. Крот, обитающий в темноте земли, думает, что мистер Фейси тянет плуг затем, чтобы разрыхлить землю для него. Мыши считают, что зерно, созревшее для урожая, выращивают для них, а мы, вороны, считаем, что фермер бросает его в землю для того, чтобы мы его выклевали. Даже черви, и те думают, что навоз разбрасывается для того, чтобы быть утянутым в их норки. Умный царедворец всегда постарается вначале переговорить с властителем — и вот я первый свидетельствую вам свое почтение, чтобы вы отнеслись к моему появлению благожелательно.
Обращение такого низкого существа, как ворона, поначалу расстроило рваное пальто, и оно скорбно колыхнулось в воздухе. Но манеры птицы были настолько любезны, а ее речи были так долги, что пальто, владевшее всею риторикой своего бывшего хозяина, юного школяра, ответило приличествующим образом, желая быть учтивым.