— Надеюсь, подобающий, — вздохнула подушечка.
— Все подобает тому, кто верует, — с улыбкой ответил псалтырь.
— Подошло время нашей молитве, — пробормотала подушечка, — и наверняка в качестве награды за мои молитвы либо Господь, либо мистер Спердл обтянет меня новой тканью.
— Вам это действительно нужно, — сказал псалтырь, — ибо на похоронах старого Джона Шора, когда его всхлипывающая вдова имела наглость опуститься на нашу скамью, она встала на вас коленями, и хоть я держала переплет твердо сжатым, чтобы она не могла его раскрыть, я знаю, что ее колени были далеки от чистоты.
— Молитва, не грязь, важна в доме Господа, — отчитала ее подушечка.
— Может, и так, — воскликнул псалтырь, — но все равно приятнее, когда до тебя дотрагиваются красивые руки, а не опухшие старушечьи колени.
— Прекратите насмешки, — приказала другая, — и знайте, что как бы вы ни вели себя в сем святом месте, я, по крайней мере, знаю о своем долге перед Богом и долге перед мистером Спердлом. Я стану молиться за мистера Спердла. Я сделаю ему все добро, что в моих силах. Я исправлю грехи плоти; я зажмурю глаза, если по несчастливой случайности Нелли войдет сюда помолиться. Я стану добродетельным правым коленом мистера Спердла, дабы он возвысился.
— Вы слыхали, — сказал на это псалтырь, который, будучи ветреным по натуре, был не прочь посплетничать, — что на последнем церковном совете мистер Спердл был назначен церковным старостой, и что на счету старосты лежит тридцать фунтов, которыми он как главный староста может распоряжаться словно своими деньгами, и что сегодня он придет сюда проверить, какую мебель следует обновить, а какую — оставить?
Не успел псалтырь вымолвить эти слова, как в церковь вошел мистер Спердл.
Когда дело коснулось денег, церковь святого Николая превратилась для него в прибыльное поле, так что мистер Спердл охотно пересек травянистый холм, миновав своих поросят, ищущих желуди под большим дубом, и быстро вошел в церковь.
Первой скамьей, которую мистер Спердл оглядел — чтобы проверить, нужно ли что-нибудь для ее удобства — была его собственная скамья.
Так случилось, что в тот день крепким рукам мистера Спердла нечего было делать дома, и он решил употребить эти руки на то, чтобы вынести разный мусор из церкви, собрать его в кучу и сжечь.
На своей скамье мистер Спердл увидел подушечку для колен и псалтырь. Он взял псалтырь и с гордостью и удовольствием осмотрел его золотой обрез. А подушечку, потрепанную и набитую обыкновенной соломой, он вынес из церкви и бросил в огонь.
Блуждающий огонек и медяница
Люди — не единственные существа в мире, любящие поболтать; есть и другие, которых занимает происходящее и кто любит вставить свое словцо.
Некоторые места больше других приспособлены для того, чтобы сказать пару добрых слов о соседях. И, возможно, одно такое место — уединенное и безмолвное в силу своего назначения — наиболее подходит для рассказывания безобидных историй. Это тихое место — деревенское кладбище.
Можно сказать, что для того, чтобы доставить полное удовлетворение, любой разговор должен быть последним. Даже самый легковесный и легкомысленный из всех беседующих знает, что если он хочет, чтобы его слушали с интересом, то тема должна отдавать могилой, а шутки — разложением.
Если разговор происходит снаружи, хорошо, чтобы не дул ветер; нет лучшего времени послушать историю, чем полночный час тихой зимней ночи, и лучшего места, чем небольшое поле, где погребены мертвые.
Деревенские обитатели в этот час уютно устроились в своих постелях, и только ночной горшок, сова да лиса снаружи. Зимняя ночь лучше для кладбищенской беседы, чем летняя. Ибо летом рассвет бежит по пятам уходящего вечера так быстро и петух фермера Толда начинает голосить так рано, что даже кладбищенский тис — который никогда не дремлет — не успевает перекинуться словечком с поджарым котом, как уже нахальное солнце вламывается между ними со своими разноцветными лучами…
Однажды в зимнюю ночь, когда большие часы в гостиной старой мэддерской фермы Холл пробили полночь — обратив мышей в бегство, — медяница, очнувшись от зимней спячки и решив, по причине непривычной мягкости погоды, что наступила весна, будучи по природе существом пытливым и скорым на новые знакомства, выползла на мэддерское кладбище.
Ей хотелось, неожиданно очнувшись от сна, послушать какую-нибудь скорбную деревенскую историю, от которой бы она снова впала в меланхоличную спячку, уже до конца зимы. Она чувствовала себя непринужденно и в безопасности, ибо ее место жительства — ночью защищенное от грубых мальчишек призраками умерших, а днем — хмурым могильщиком, — вполне отвечало ее безобидным нуждам.