– Ну же, расскажи нам, – вступает в разговор мама, обращая на себя моё внимание.
Что мне стоит им сказать? Очевидно, правду. Хоть я и не собираюсь ехать в лагерь, они должны знать.
– Маккой из параллельного класса, – тихо отвечаю я, склонив голову.
Выдерживаю паузу.
– Только он?
– Нет. Ещё, – замявшись, глубоко вздыхаю и на выдохе раскрываю все карты, – я.
Мама либо удивлена, либо только таковой кажется. Они с Брук переглядываются. Я замечаю что-то неискреннее в этом, какие-то фальшивые улыбки. Окончательно поникаю.
– Я всё равно туда не поеду, – стараюсь не зацикливаться на их реакции. – Отдам возможность Одри.
Брук практически давится куском, вставшим поперек горла от удивления, а мама встаёт со своего места, опираясь руками о столешницу.
– Что значит «не поеду», Джи? – обе разочаровываются, и я начинаю неловко себя чувствовать.
– То и значит, – объясняюсь, а Брук в это время неодобрительно испепеляет меня грозным взглядом. – Я совершенно не работала над проектом и понятия не имею, как выиграла.
– Перестань нести чушь, Джит! – Брук срывается.
– Это не чушь, а моё желание. Завтра же пойду к директору, чтобы поменяться с Одри.
– Никуда ты не пойдёшь! – говорит мама, а я, ошарашенная, вскакиваю с места.
– Вы практически выставляете меня из дома!
– Мы просто хотим, чтобы ты поехала, Джи-Джи, – сестра начинает проводить рекламную кампанию. – Там будет весело, поверь. Развлечешься, получишь массу эмоций… Ты перестала выходить куда-либо с тех пор, как Дарен…
Брук запинается и прикусывает губу. Я не могу больше находиться здесь. Не могу слушать всё это. Закрываю уши руками и еле-еле подавляю в себе желание закричать. Остаётся только убежать в комнату и закрыться на все замки.
Уеду! Я уеду в этот чёртов лагерь назло всем! И пусть только попробуют звонить мне по несколько раз в день…
========== 2. Марилебон в огнях уюта ==========
Мне нужно пятнадцать минут, чтобы успокоиться и полностью прийти в себя. Они растягиваются, превращаясь в вечность, и за это время я успеваю оглядеть комнату Брук. На удивление, нахожу в ней множество мелочей, которые до этого, кажется, совсем не бросались в глаза. Задаюсь всего одним вопросом: как, живя здесь больше двух недель, я не замечала, что Брук зелёными кнопками прикрепила плакат с Гарри Стайлсом к себе в угол, что к моей «временной» кровати приклеены забавные наклейки со Сквидвардом и Спанч Бобом, что на подоконнике появилась стеклянная рамка с нашей общей семейной фотографией? Дотягиваюсь до неё и, прикусывая губу, провожу пальцем по прохладному материалу. Мгновенно вспоминаю субботу, два года назад проведённую в Риджентс-парке. Мы стоим у водного вивария, охотно поедая апельсиновое мороженое. Счастливые, румяные от жары и безудержного смеха… Я, Брук, мама и папа. Папа… по которому я чертовски скучаю. Папа, жизнь которого сейчас – сплошные командировки.
Я прикрываю глаза. Томно вздыхаю. Папа – контрактник, и это нужно принять. Только сделать подобное не позволяет одно лишь осознание того, что он служит там, где идёт борьба не на жизнь, а на смерть. Осознание того, что его вечно отправляют в самые горячие точки. И как только мама справляется? Загадка. У неё на этот счёт всегда одно объяснение – любовь. Они живут в таком ритме вот уже двадцать лет. И только изредка, несколько раз в год, у папы появляется возможность взять перерыв: пожить дома, побыть рядом с нами. Именно в такие периоды мы не расстаёмся ни на секунду, что-то придумываем и где-то гуляем.
К примеру, в прошлом году нам с Брук пришла идея отправить родителей в Лас-Вегас в путешествие за романтикой, но мы не сумели накопить нужную сумму денег. К счастью, выход почти сразу нашёлся: ужин в ресторане и поездка на двухэтажном автобусе в центр Лондона, что, кстати, очень символично, – они впервые встретились именно в нем. В подробности знакомства родителей нас с Брук не посвящают: папа по этому поводу всегда отшучивается, точно так же как и мама, каждый раз таинственно ему улыбаясь.
Тру виски, расплываясь в наивной улыбке. В дверь стучат, и я слышу учащенное дыхание сестры. Она изрядно запыхалась, пока поднималась по лестнице.
— Хей, — Брук тихо бросает своё любимое слово-обращение. — Джи-Джи, пожалуйста, открой. Я хочу поговорить.
Молчу, но в душе что-то колышется и неприятно покалывает. Стоит ли мне открыть? По идее, Брук не преследовала каких-либо корыстных целей: она просто хотела, чтобы я смогла отвлечься и хорошо провести время вдали от дома. Но что меня обижает, так это её некорректный намёк на события, связанные с Дареном, ведь сестре отлично известно, что любые напоминания о нём чертовски меня ранят.
— Я давно не видела тебя по-настоящему счастливой, — признаётся она, и мое сердце, кажется, в ту же секунду совершает кульбит, — но мне так хочется… Правда, Джит. Я ведь не чужой тебе человек. Просто попробуй отбросить все эти тупые комплексы.
Из-за внезапного приступа злости стискиваю зубы. Я злюсь не только на Брук, но и на себя за то, что позволила ей так думать. Думать, что я – ходячая ошибка, вечно грустная и не кажущаяся счастливой.
— Спасибо за заботу, — выдавливаю из себя через силу, а затем быстро встаю и начинаю искать свой спортивный костюм.
Мигом переодеваюсь. Все, чего я хочу сейчас — это побегать в парке с музыкой в ушах. Поэтому в спешке завершаю свой образ серыми кроссовками и наконец открываю дверь Брук. Она стоит как вкопанная, ожидая моих дальнейших слов. Однако я лишь молча целую её в щеку и прохожу дальше.
— Я на пробежку, вернусь позже, — почти дохожу до лестницы, но потом вспоминаю и добавляю: — Кстати, как давно ты начала фанатеть по Стайлсу?
Прищуриваю глаза, наблюдая за тем, как щеки сестры наливаются краской. Вижу неподдельное счастье на лице Брук. Она рада, что я спросила об этом.
— Даже не ожидала, что ты заметишь, — язвит Брук, отводя глаза к потолку. — Уже как год, Джи.
— Сегодня ночью познакомишь меня с его творчеством, — напоследок кидаю я и спускаюсь вниз.
Пора обратить внимание на интересы близких и перестать быть такой эгоисткой. После победы в конкурсе, стыдно признаться, я чувствую себя как-то иначе. Неужели, это осознание чего-то нового? Не нахожу ответа и испытываю лишь желание поскорее выплеснуть адреналин в кровь, именно поэтому в следующее мгновение вылетаю из дома, напоследок громко хлопая дверью.
***
Иногда нам кажется, что мы способны на многое в одиночку, и в этом есть своя правда. Однако присутствует здесь и иная истина: разве не люди, находящиеся рядом, подталкивают нас к принятию важнейших решений, к совершению разных поступков? Если кто-то спросит, люблю ли я бегать, то я, несомненно, кивну. И подобное подтверждение окажется ложью. Безусловно, бег помог мне усовершенствоваться, но это заслуга Дарена. Именно он помог Джитте Эвердин выбраться со дна, заставив исчезнуть клеймо «жирной неудачницы». Именно этот парень каждое утро занимался со мной на заднем дворе. Бегал, показывал упражнения, даже согласился выполнять их вместе, чтобы я ощущала его поддержку. И я ощущала. Абсолютно всегда.
А справилась бы я в одиночку? Смогла бы прийти в форму без советов и действий Дарена? Конечно же нет!
— Давай, малышка, ещё один круг! — говорил он, подбадривая меня. — О да, Джи, тебя ждёт комплимент от Адриана!
Его слова действительно имели отрезвляющее свойство. Тогда, занимаясь, я была готова на всё, только бы он оставался рядом.
— Интересно, сколько мне нужно пробежать, чтобы стать такой же идеальной, как ты?
И всё шло по кругу. Раз за разом. День за днём. Дарен никогда не отвечал на мой вопрос, никогда не смеялся над ним. Он просто молчал, заставляя мой мозг кипеть от этого непонятного поведения. А со временем друг и вовсе стал недосягаемым сухарём. И как бы сильно мне ни хотелось, он всегда был на сотню миль впереди. Смогла бы я когда-нибудь его догнать? Ухмылка на лице выдаёт меня, и я на миг останавливаюсь посреди пустынной улицы в попытках восстановить дыхание. Без Дарена я бы так и осталась внизу, это правда.