— Скорее, погубил возможность того, что мой настоящий парень мог когда-нибудь им понравиться. — Мне было проще, когда я не смотрела на него. Мысли прояснялись. — Я имела в виду, что ты обнимал мою маму. А объятья для этой женщины — недостаток.
— Прости. Ты не сказала мне свою фамилию, поэтому пришлось импровизировать.
Я скрестила руки на груди. Он выполнил очень хорошую работу, и мои родители, похоже, убедились и были счастливы. Ему, определенно, прекрасно это удалось. И от этого я должна была меньше нервничать, но — нет. У меня до сих пор было ощущение, что мое сердце остановится в любую секунду.
— Просто... больше не обнимай ее. — Боже упаси, если она станет ждать, что я последую его примеру. — Мне просто нужно все это пережить, не вызвав никаких подозрений. Не нужно идти на Оскар. И моя фамилия — Миллер.
— Конечно, прости, Маккензи.
Имя буквально резануло мне слух. Столько лет никто, кроме моей семьи, не называл меня так, и почему-то сейчас я ненавидела его еще больше. Я практически зарычала, когда сказала:
— Не называй меня Маккензи. Меня зовут Макс.
Похоже, моя злость его вообще не беспокоила. Он задумался на секунду, а потом улыбнулся.
— Макс. Оно больше тебе подходит.
Черт бы его побрал. Он обладал какой-то особенностью тушить мой гнев, что еще больше расстраивало. Он положил руку на спинку моего стула и повернулся ко мне. Мой личный мыльный пузырь лопнул, как расстегнувшийся у парня из братства воротничок. Между одной рукой на моем стуле и другой, лежащей на столе передо мной, я ощутила себя окруженной им. Его глаза цвета карамели были совсем рядом, и аромат одеколона, пряный и сладкий, долетал до меня. Мне следовало отодвинуться. Мне не следовало снова смотреть на его ресницы. Он наклонился вперед, и моей щеки коснулась щетина на его подбородке. У меня в голове завыли предупреждающие сирены как раз тогда, когда я закрыла глаза. Он прошептал:
— Возвращается твоя мама. Прости. Никаких больше объятий, обещаю.
Его губы все еще находились у моего уха, когда вернулась мама. Он притворялся. Он не пытался меня соблазнить. Он просто старался сделать так, чтобы мама ничего не услышала. Вот и все. Сирены стихли, но мне по-прежнему было не по себе.
Кейд встал и выдвинул для мамы стул, пока отец ждал наши напитки. Я закрыла глаза и попыталась привести в порядок свои мысли.
— Итак, Кейд, Маккензи говорит, что вы двое познакомились в библиотеке, да? — спросила мама.
Я открыла рот, чтобы ответить, но меня опередил Кейд:
— О, да. Верно. Макс... — он одарил меня краткой улыбкой, — помогла мне найти книгу, которую я искал. А я смотрел совсем не в том разделе.
Мамины идеально выщипанные брови выгнулись.
— Неужели? Я и не знала, что она ориентируется в библиотеке. Когда она была моложе, нам едва удавалось убедить ее почитать что-нибудь помимо тех буклетов с текстами песен, которые шли с компакт-дисками. Нормальных детей можно было подкупить конфетами, чтобы они делали домашнюю работу. Но не нашу Маккензи.
Я стиснула зубы, чтобы не разразиться тирадой на тему того, кто же на самом деле нормальный в нашей семье. Кейд не упустил ни одной детали.
— Ну, это была книга о музыкальных произведениях, которые были нужны мне для моей письменной работы, поэтому мне повезло, что я нашел эксперта в этом вопросе. Именно то, что мне было нужно. — Он искоса посмотрел на меня, и рука на спинке стула передвинулась к моему плечу. — И нужно до сих пор.
Этот парень странно на меня влиял. Какая-то небольшая часть меня хотела впасть в экстаз от такого эффектного заявления. А большую часть хотело стошнить. Но раз уж это было притворством, то это не особо имело значение.
Однако же эти слова возымели свое действие на маму. Она громко воскликнула «Оу-у-у» и забыла, насколько сильно ненавидела мое увлечение музыкой.
— Письменной работы? — спросила она. — Ты учишься в университете?
— Да, мэм. Я получаю степень магистра в Университете Темпл.
Черт возьми! И как тут не переборщить?
— Степень магистра? — Мамино лицо на мгновение озарилось, а потом сникло. — В музыке?
— Нет, мэм. Вообще-то в актерском мастерстве. Я пишу работу по использованию оригинальной музыки в театре.
— Актерское мастерство? Как мило.
Мамина улыбка сделалась напряженной. Наконец, что-то ей не понравилось в этом парне.
— Да, мэм. Это то, что я люблю. Хотя мне также интересно преподавание на университетском уровне.
— Преподаватель, как замечательно!
Я сдаюсь. В борьбе за одобрение своими родителями я проиграла совершенно незнакомому человеку.
Вернулся отец с двумя чашками кофе и спросил:
— О чем болтаете?
Мама никому из нас не дала возможности ответить, когда воскликнула:
— Кейд получает степень магистра, чтобы стать преподавателем в университете. Разве это не превосходно?
По избирательности слуха мама могла бы претендовать на Олимпийские игры.
— Звучит неплохо.
— Спасибо, мистер Миллер, — сказал Кейд.
Папа помолчал, пока делал глоток своего кофе, а потом сказал:
— О, пожалуйста, зови меня Мик.
МИК?
Когда-то я уже видела такой кошмар. Хотя в нем я была голой. Как бы мне хотелось сказать, что, зная о том, что могло быть и хуже, все будет только лучше, но это не так. Кейд легко улыбнулся и расслабленно откинулся на спинку своего стула. Он выглядел таким спокойным, будто наслаждался всем происходящим.
— Конечно, Мик, спасибо. Так, как вы доехали?
Отец фыркнул:
— Ужасно. Аэропорты — это подмышки Вселенной. Они обращались с нами как с террористами, заставляя нас проходить через рентген. Наверно, теперь мы заработали рак. В общем, мы от них отделались и будем впредь путешествовать на поезде. На нем получается дольше, но действительно проще.
И вот началось это безумие.
— Знаете, я ездил на поезде всего раз, — сказал Кейд, — но у меня остались действительно приятные впечатления. Надо еще раз когда-нибудь повторить.
Поезда. Я постоянно напоминала себе, что могло быть и хуже. Если бы мой отец попытался поговорить о поездах с Мейсом, то тот, возможно, предположил бы, что речь идет об извращенном виде поезда. И это было бы катастрофой.