– Замерзла? – мужской низкий голос проникает под кожу. Немного согревает. Амир – единственный человек из охраны, которому не безразлична моя судьба.
По крайней мере, так кажется. Хочется в это верить. Иначе можно сойти с ума от страха.
Мужские крепкие руки с татуировками драконов набрасывают мне на плечи тонкую шаль. От нее жутко разит нафталином. Морщусь, но брезгливо хватаю мягкие концы паутинчатой шали тонкими пальцами, заматываюсь в нее, завязываю узел на груди.
Парень касается меня теплыми пальцами, на мгновение становится стыдно. Щеки заливает румянец.
Кроме Вани – моего партнера по танцам, до меня никогда никто не дотрагивался из мужчин.
– Ты в порядке? – теплые пальцы Амира касаются пряди волос, упавшей на лицо, убирают ее нежно мне за ушко.
– Ты серьёзно? – срываюсь на нём. – Вы похитили меня, держите неизвестно где, и интересуетесь, в порядке ли я?
– Послушай, Рыжая, я здесь всего лишь охранник. Мой дядя привёз тебя на твою малую родину. Не я!
– Твой дядя? Значит, ты с ним заодно.
– С женщиной спорить, себе дороже, – смеется молодой человек. – Ты ничего не съела! Я беспокоюсь, – сочувственно двигает ко мне поднос.
– Хот-дог? Я балерина! Играю главную роль Жизели в выпускном спектакле. Хотя, кому я это рассказываю? Меня же похитили, когда я выходила из хореографического училища. Вы всё обо мне знаете! Так ведь? Говори! Не молчи! – слышу в своем голосе вопящие нотки отчаянья.
– Боюсь, с балетом придется завязать, – парень сочувственно улыбается.
– Я лучше умру!
– Умереть не получится. Всё равно тебя накормлю, чего бы мне это не стоило.
Сосиски и горчица воняют так, что подташнивает. Еле сдерживаю подкатывающую к горлу тошноту.
Но главная причина тошноты не в этом. Отвратительно осознавать, что снова несвободна.
Сегодня мне исполнилось восемнадцать, через месяц заканчиваю училище. Меня уже пригласили артисткой балета в Большой.
Всё как я мечтала! Не на главную роль. Нет. Но всё же я счастлива… была… до вчерашнего дня.
Вчера меня снова похитили.
– Принеси кусочек курицы и зелень, – прошу у парня, глядя в его добрые черные глаза.
– Умница! – гладит меня как ребенка по голове.
Засыпаю. Сквозь сон слышу неприятный мужской голос.
– Нотариус ждёт. Поехали, красавица.
Открываю глаза, со злостью смотрю на седовласого широкоплечего мужчину. Ему лет под шестьдесят. Я могла бы назвать его стариком, но язык не поворачивается. В нем чувствуется мощная жажда к жизни и деньгам.
– Не подходи ко мне, – шиплю, выставляя когти. Пока охрана зависает, набрасываюсь и оцарапываю его загорелую руку, увитую татуировками и черными волосами.
В ответ он хватает меня за руку, поднимает с кровати как пушинку.
– Нет! Не надо. Пустите!
– Замолчи, бестолочь! Подпишешь документы на участок и езжай домой! Разбежимся как в море корабли.
– Какой участок? – луплю на него обезумевшие глаза. – У меня ничего нет, мама всё отдала государству.
Мужчина громко хохочет.
– Господи, не всё?! – до меня доходит страшная правда. – Мы чего-то не знаем?
Меня везут к нотариусу.
– Так, – седовласая женщина с грозным лицом и тяжелой челюстью долго смотрит в документы, затем выплевывает: – где вторая?
– Что? – он недоуменно сверлит нотариуса наглым взглядом. – Вот она – хозяйка участка, подпишет договор передачи добровольно.
– Здесь должна стоять вторая подпись – ее матери. Только так земля будет предана окончательно новому хозяину, – женщина захлопывает папку с документами. – Свободны.
Выходим из кабинета. Не могу сдержаться, истерично заливисто смеюсь. Папа обхитрил всех. Разыграл многоходовки такие, которые по сей день никто не разгадал. Ни менты, ни бандиты, ни бизнесмены, ни мы с мамой.
– Зря радуешься! – седовласый Карабас-Барабас прищуривает гневно черные глаза, смотрит на меня так, будто прощается…
Меня снова запирают в комнате.
Нервы напряжены от ожидания, я вся один сплошной комок. Неужели, не успею сыграть в спектакле?
Утешает одно – общение с Амиром.
Он резкий, чеканит каждое слово, заглядывает в нутро темным черным взглядом, читает меня как открытую книгу, понимает. Взгляд черных как ночь глаз дарит надежду.
В один из дней Карабас снова посещает меня. В его руках телефонная трубка.
– Звони матери. Пусть прилетает завтра. Одна. Мои люди ее встретят.
– Нет, – мотаю головой. – Я не подставлю родную мать.
Шестое чувство подсказывает, что даже если мы подпишем документы, нас не отпустят.