К середине лета исправный прихожанин Федорыч… исчез. Больше не появлялся ни на богослужении и исповеди, ни на Литургии.
Батюшка все вздыхал, когда вспоминал о Федорыче, и ругал свою неопытность: книг переворшено — библиотека и газетный киоск. А что толку — опыт, он приходит постепенно, с годами прожитого, а не со страницами прочитанного. Хотя, без чтения было бы и того хуже.
Однако, в конце августа Федорыч явился на исповедь — почти черный, так потемнела его кожа.
— Федорыч! — воскликнул батюшка. — Вы куда пропали? Здесь без вас не все дома!
Федорыч широко улыбался:
— Я к детям ездил, — объяснил он. — А у меня их четверо, и все в разных городах. Загорел вот у младшего в Сочи.
И он тихо, чтобы не нарушить чинности исповедного таинства, рассмеялся.
Батюшка исповедовал его и перед отпустом уточнил на всякий случай:
— А печаль, Федорыч?
— А что печаль? Я улыбаюсь Богу, и нет печали. Улыбка, наверное, не зря у нас на лице имеется. Вот и сейчас, улыбаюсь, и сердце переполняется, прям не знаю как выразить. Вроде бы Господь смотрит на меня и тоже улыбается.
Он замолчал, смахнул слезинку и блаженно вздохнул.
Батюшка отпустил, сам от его умиления радостный, светлый, тихий.
Слезы, правда, Федорыч никуда не денет, видно природа такая. Ну да ладно, это слезы радости, пусть будут. От них теплота, благодарность и любовь.
С тех пор и сам батюшка чаще улыбается на молитве, и подтверждает, что в трудную минуту молитва с улыбкой — первейшее средство. Особенно, если очень прижимает душу. Видно не зря у нас улыбка на лице имеется.