– Нас тут хотя бы ждут? – вздыхаю я без особого энтузиазма.
– Я обещал заплатить за встречу.
– Па, – ошарашенно торможу я. – И после этого ты еще веришь, что из этого выйдет что-то хорошее? Серьезно?
Отец раздраженно ведет плечом и молча проходит мимо меня к покосившемуся крыльцу. Не знаю, как он, а я точно не жду от происходящего ничего толкового. Женщина, встреча с которой нас ожидает, представляется мне пропащей расчетливой сукой. Но она совсем не такая…
– Татьяна? – уточняет отец, когда обитая коричневым дерматином дверь открывается.
– Да. Это я. Проходите… У нас не прибрано, некогда, ребенок болеет. Так что извините.
Женщина то прячет глаза, то, наоборот, пристально на нас пялится. Она как будто не ожидала, что нас будет двое. И теперь тушуется. А может, ей просто непонятно, как себя вести. И чего вообще ждать от этого разговора.
Татьяна младше, чем я мог бы представить. Дерганая, замученная бытом, но вполне адекватная. Я невольно ищу в ней сходство с Аней. И даже, кажется, нахожу.
Потоптавшись в дверях, она приглашает нас с отцом в кухню. На накрытом чистой клеенкой столе стоит вазочка с сушками и мини-самовар. В кухне тесно, но чистенько, что бы там Таня ни говорила. Стены оклеены веселыми обоями в цветочек, перекликающимися по цвету с дешевенькой гардиной на окне. Видно, что здесь все с любовью под себя обустраивали. По мере сил и финансовых возможностей.
– Вы о Наташе хотели расспросить, я правильно понимаю?
– Да. Все верно. Меня зовут Николай. Это мой сын – Матиас.
– А с Наташей вы…
– С ней нас мало что связывает на самом деле. Но недавно я узнал, что чуть больше чем двадцать лет назад она родила от меня дочь.
– Дочь? – округляет глаза Наташа. – Вы что-то путаете. Единственный ребенок, которого она родила, умер в родах. Насколько мне известно. Понимаете, Наташа… Ну, употребляла. – Татьяна стыдливо отводит глаза, словно в этом была какая-то ее вина.
– Наркотики? – уточняю я.
– Да…. Только вы ничего такого не подумайте. Моя сестра была нормальной девушкой. Порядочной… Просто связалась не с тем. Ну и… Вот. Мне тогда всего двенадцать лет было. Я не очень хорошо помню это время, больше по рассказам матери…
– Она жива?
– Нет. Уже лет пять, как схоронили. Наташу она так и не простила. Та под действием веществ другим человеком становилась, понимаете? Из дома таскала, вы, наверное, в курсе, как это бывает. Ну и ребенка этого… Она же не сразу поняла, что беременна. А когда поняла – что-то делать с этим уже было поздно. В больнице никто бы за такое не взялся.
Понимая, к чему идет, перевожу встревоженный взгляд на отца. А тот ничего так. Нормально держится. Только руки сжимает в кулаки. И зубы стискивает.
Твою мать. Вот как чувствовал – не надо было сюда ехать. Химия дала осложнение на сердце. И теперь оно могло тупо не выдержать.
– …ну, она сама себя и травила. Чего только ни делала. Как-то даже спицей… Это даже я помню – столько кровищи было. Так вы говорите, ребенок выжил? Но это ведь невозможно…
– Родилась девочка. Аня. Ей двадцать два.
– Она…
– Красивая, здоровая девушка. Оканчивает университет.
Наташа хлюпает носом, придавливает пальцами покрасневшие веки и сидит так какое-то время молча, не давая себе заплакать. Повисшую над столом тишину нарушают только залетающие в приоткрытую форточку звуки улицы: визг детворы, скрип качелей и отдаленный гомон порта.
– Нет. Что-то не сходится. Вы уверены, что это она?
– Других идей у меня нет. Вы могли бы сдать ДНК-тест в нашей лаборатории, чтобы убедиться.
– Наташа была хорошей. Веселой… Доброй. А потом связалось не с тем, – повторила зачем-то Таня, и мы не поняли даже, услышала ли она предложение отца. И что по поводу его думает. – А как вы вообще с ней? Ну…
– Она у меня санитаркой работала, – без особой охоты отвечает отец. Таня смотрит на него, переводит взгляд на меня, понятно что прикидывая в уме.
– Наверное, они тогда с этим ее… пособачились. Вот и… – заканчивает предложение вялым взмахом руки.
– Да. Она сама… Как бы это сказать, чтоб помягче?
– Залезла к вам в штаны? Видно, отомстить Женьке хотела.
– Ну, ее мотивы мне неизвестны.
– Да какие там мотивы! Дурочка она. Глупая. Жить бы еще да жить. Сама себя погубила.
– Мне жаль. Вот. Возьмите, как договаривались.
Отец кладет на стол две пятитысячных купюры. Таня, глядя на них, идет красными пятнами.
– Что вы. Не надо. Это я так ляпнула. Чтоб отстали. Да и ситуация сложная была. Какой-то день до зарплаты.