Я старался не оставаться с отцом Матвея наедине, ходил тенью за своим парнем, и все больше поражался, как по-разному ведут себя люди с семьей и на работе. Мы все носим маски, прячемся за ними, играем роли. Вот только понять, где настоящее лицо, а где личина, порой очень сложно или вовсе невозможно.
Моей маской стал облик обычного человека, но ведь и Шугар никуда не делся, все тот же. Только так я мог жить среди людей в этом странном обществе, где отправляют детей на войну со спокойной совестью, прикрываясь их искусственным происхождением, и в то же время не продают выпивку и сигареты до девятнадцати лет.
То есть убивать мне уже можно, а пить, курить и вступать в интимные связи никак нельзя.
В моём втором «я» было почти все от меня самого: я не притворялся, не старался играть, скорее, просто учился жить, что мне вполне удалось. Но либо я слишком наивен, а может, просто неосторожен в чем-то, либо Сергей Степанович чересчур проницателен. Не знаю. Только к концу наших каникул, за день до отъезда, когда я остался один, без Матвея, тот уехал с матерью на рынок, полковник рано вернулся с базы, где служил. Я услышал его шаги и поспешил скрыться в саду, надеясь выиграть время, но Волк нашел меня сидящим под раскидистым кленом.
Он напал внезапно, без предупреждения, подкравшись почти бесшумно, взвинтил темп, стараясь попасть по болевым точкам. Я также молча защищался, подмечая расширенные зрачки полковника и еле уловимый запах наркотика, который давно уже не использовали; он усиливает реакции организма, делая людей почти равными с джетами, но потом приходится расплачиваться болью и бессонницей. Уходя из-под ударов и уклоняясь, видел, как он сильней сжимает челюсти, и как бешено блестят серые глаза неприкрытой ненавистью. Мы танцевали минут десять, полковник начал уставать, но все же достал меня ногой в живот. Я отлетел, впечатавшись в ствол цветущей яблони, розовые лепестки осыпали нас дождем, он приставил к моему горлу армейский нож.
- Кто ты такой, и что тебе нужно от моего сына? – рявкнул полковник мне в лицо, и в глазах полыхнула та самая сталь, как тогда на корабле.
- Я обычный студент, и я люблю Матвея, больше ничего, - спокойно говорю, сдерживая его руку с ножом. Можно было бы оттолкнуть, ударить, но я просто жду, что он предпримет дальше.
- Не ври мне! – он усилил нажим, и лезвие чиркнуло по коже, запахло кровью. – Я знаю, что ты - джет! Вашу братву можно за версту почуять!
- И что с того? Для Матвея это не имеет значения, - отвечаю и нагло смотрю, не уступая. Хрен ты меня запугаешь.
Резко отпускает, отходит на шаг, но ножик держит наготове, слышу, как учащенно бьется его сердце, и взглядом меня убивает, расчленяя на кусочки.
- Я не желаю видеть тебя рядом с моим мальчиком. Ты понял? Если не отстанешь, найду способ отравить тебе жизнь! Даю час на сборы, чтобы ты убрался из моего дома и исчез из жизни Матвея навсегда. Я даже готов помочь с переводом в другой институт и компенсировать издержки, связанные с переездом. Сколько ты хочешь?
- Как великодушно, но меня в жизни все устраивает, а свои деньги можете засунуть себе в задницу, туда же, где давно обитает ваша совесть.
- Ах ты, гаденыш! – Он подлетает и хочет дать мне пощечину, перехватываю запястье, сжимаю до хруста и дергаю его на себя так, что он скрежещет зубами от боли.
- Поосторожней в выражениях! Если вы не забыли, то я сильнее человека во много раз и могу постоять за себя, и ваша наркота, которой вы заправились, вам не поможет. Не смейте. Поднимать. На меня. Руку! – почти рычу ему в лицо. Внутри кристально чистое спокойствие: нет ни ярости, ни страха. Он просто меня достал. – Матвея я не брошу, он важен для меня, как воздух.
- Важен? – он неприятно усмехается. - Не смеши. Что может испытывать джет к обычному человеку? Ты - машина для убийства! Что ты знаешь о чувствах?
Он бросается, на этот раз всерьез пытаясь убить. Мы разбили друг другу лица в кровь, я специально не уворачивался, давал себя достать, только потом заращивал повреждения максимально быстро. Он сломал мне два ребра, порезал предплечье и бедро. Джинсы жалко. Я вывихнул ему запястье, выбивая нож. Мы стояли, тяжело дыша и убивая противника взглядом, он сплюнул кровь и оскалился. Если бы он не был отцом Матвея, я давно бы свернул ему шею, но нельзя.
- Я не позволю тебе испортить жизнь моему ребенку! - проорал он и, вытащив плазменный пистолет, выстрелил, целясь мне в грудь.
Я упал на землю, перекатился к нему и сбил с ног. Мы забарахтались, применяя удушающие захваты, через минуту мне удалось нажать на болевую точку и освободиться. Встаем, пошатываясь, и он вытирает кровь с губ.
- Чертов ублюдок… бездушная тварь… - шипит он.
Какие эпитеты. Двойные стандарты, как всегда. Во мне вскипает мутная ненависть, вновь сбиваю его с ног, просто врезав в челюсть, пережимаю энергетический узел на шее, парализуя его на некоторое время, сажусь сверху, фиксирую руки над головой, наклоняюсь, чтобы вот так: глаза в глаза, лишить возможности скрыть малейшее проявление эмоций. Шепчу в ответ:
- Ты не слишком отличаешься от меня, офицер…
- Я Родину защищал! – выплевывает он и дергается, стараясь вырваться.
Сколько пафоса, и ведь верит в то, что говорит.
- А я выживал, меня вообще не спрашивали, хочу я воевать или нет.
- Ты не человек! Ты биологическая машина! У тебя нет чести! – рычит мне в лицо.
Я усмехаюсь и позволяю личине сойти.
- А у тебя было много чести, Волк, когда ты пытал и насиловал двух джетов на корабле «Целестия»? – с удовольствием смотрю, как расширились его зрачки, как запахло паникой и страхом. – Что молчишь, бравый офицер? Или забыл свои военные подвиги двадцатилетней давности? Так я напомнить могу. Все стоит перед моими глазами, как будто вчера произошло, да и кошмары с твоим участием мне до сих пор снятся! – повышаю голос невольно. Противно становится и мерзко.
Отпускаю его и отхожу, вытирая руки о штаны. Блядь, словно в дерьме искупался. Я спокоен, но внутри всего трясет.
Он поднимается с земли, сплевывает, вытирает разбитые губы, серый взгляд мечется по мне.
- Так это ты… - безнадежно и тихо на грани слышимости.
- Я это, я. – Смотрю прямо, с вызовом. – А помнишь того, второго джета, парнишку, что сломался? Так вот, он тоже живой, только в коме лежит уже три года, как нас разморозили. А может, поговорим о тех моих братьях, что ваша благородная Империя перемолола в фарш на этой славной войне? Сколько там джетов по статистике полегло? Сто тысяч? Двести? А сколько убил из них лично ты, Волк?
- Хватит! – обрывает он меня, скаля зубы и сжимая кулаки. Зрачки пульсируют - отходнячок пошел от наркоты.
- Ну, от чего же… могу еще продолжить, на память никогда не жаловался.
- Тогда я служил боевым офицером! На войне все методы оправданы! Главное - победа! – он упрямо вскидывает подбородок, вижу, что разговаривать с ним бесполезно - каждый из нас останется при своем. – Мне не за что стыдиться. Я - полковник, имею множество наград и поощрений! А ты как был никем, так и остался пустым местом!
Обхожу его по кругу.
- Ты сам-то веришь в это, полковник? – не узнаю своего голоса, такой он холодный и безэмоциональный. - С войны я ушел старшим лейтенантом, да и наград, думаю, у меня не меньше, чем у тебя, целая коробка наберется. Только вот моя совесть действительно чиста, я никогда не пытал беспомощного врага и тем более не наслаждался страданиями солдат, пусть даже они и противники.
- Замолкни, мразь! Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Если не исчезнешь из жизни Матвея, я просто закажу тебя нужным людям, и ты пропадешь без вести раз и навсегда. Искать все равно никто не будет! А Матвей погорюет и забудет…