Ставлю почти пустую бутылку около ноги; Матвей притягивает меня и целует осторожно, пахнет от него забористо, но мне все равно, лишь бы перестало нести отчаянием, болью и страхом. Жадно целуемся, пока хватает воздуха, пока ладони шарят по коже, пока жар желания не вытесняет все то темное, что скопилось в душе. Матвей с трудом отлипает и говорит:
- Закончим учебу, найдем работу и будем копить на квартиру. Домой я не вернусь.
- А как же мама? Брат?
- Потом поговорю с ней, она поймет, а брат… с братом свяжусь позже. Я не собираюсь рвать связи со всеми, только с отцом.
Утыкаюсь лбом в его лоб, глажу шею пальцами и слушаю его сердце, которое даже не сбивается с ритма. Значит - принял решение.
- Будет все, как захочешь, поверь. А теперь пошли спать, скоро рассвет.
****
Проходит ещё месяц, прежде чем к нам приезжает Ирина. Она не предупреждает, не звонит, а просто находит нас в кафешке института и подходит к столику.
- Мама? – Матвей вскакивает, обнимает её, а она смотрит на меня. Косметика не скрывает темных кругов под глазами. – Когда ты приехала? Зачем? – он растерянно глядит на неё.
Знаю, что он связывался с ней, объяснял ситуацию, не вдаваясь в подробности, судя по тому, что Ирина здесь, разговор её не удовлетворил.
Она присаживается за стол и, поздоровавшись со мной, спрашивает:
- Павел, могу я поговорить с сыном наедине?
- Конечно, - я ожидал чего-то подобного. Взглядом успокаиваю Матвея, беру сумку и встаю. – Буду на аллее, напротив кафе. – И ухожу не оборачиваясь. Им надо пообщаться без свидетелей.
Сажусь на скамейку так, чтобы видеть их сквозь окно. Ирина, что-то говорит сыну, накрыв его руку ладонью, он качает головой и отстраняется, откидываясь на кресло. Женщина достаёт из сумки какие-то бумаги, показывает ему, убеждает, Матвей отодвигает конверт, что-то резко отвечает и машет рукой в мою сторону. Ирина смотрит на меня, делаю вид, что занят созерцанием цветов на клумбе. Потом женщина забирает бумаги, прячет в сумку и снова берет сына за руку, глядит на него проникновенно.
Я бы мог прочитать по губам, о чем они говорят, но не хочу, их беседа длится ещё десять минут, а потом выходят вместе, у Ирины подозрительно блестят глаза. Они подходят ко мне, я встаю навстречу и никак не ожидаю, что женщина, сделав шаг, обнимет меня крепко и прошепчет:
- Береги его, Паша.
- Не беспокойтесь, буду, – отвечаю совершенно искренне.
Она прощается и уходит, а мы садимся на скамейку плечом к плечу.
- Он рассказал ей, что я - джет?
- Да. Ещё и компромат собрал, какие вы ужасные нелюди. Мне удалось её переубедить. О своих подвигах он, конечно, не упомянул.
- Ты ведь не собираешься открывать ей всю правду?
- Нет, они с отцом столько лет прожили вместе, она его любит без памяти, лучше ей оставаться в неведении. Он повернул все так, будто мы поругались из-за того, кто ты такой.
- Чего ещё нам ждать?
- Не знаю. – Матвей хлопает меня по колену, смотрю, как он грустно улыбается. – Время покажет.
Ещё через месяц отец все-таки звонит ему первым, они разговаривают почти час; выхожу из комнаты и маюсь, не знаю, куда себя деть от беспокойства. Когда меня обнимают за плечи сильные руки, я вздрагиваю, а он целует в ухо и говорит:
- Все хорошо. Мама ему, видать, мозги прополоскала, мы поговорили почти нормально, о тебе, разумеется, ни слова, но моими делами он поинтересовался. Думаю, если мы будем жить на достаточном расстоянии, то конфликтов не возникнет.
Мне кажется, он, скорее, себя успокаивает, чем меня. Киваю, соглашаясь. Со мной Матвей почти год, а с семьёй всю жизнь, не хочу соперничать с такими глубокими чувствами, да и незачем, меня он любит совсем по-другому.
В эту субботу мы снова вместе навестили Милка. Купили по дороге красных тюльпанов и зелёных яблок. Матвей сунул медсестричкам шоколадки, за что те похотливо засверкали глазками, но он чмокнул меня в щеку при всех под разочарованный вздох, и медперсоналу пришлось умерить свои фантазии.
В палате Милка мы сидели рядом и рассказывали о всяких пустяках, а потом целовались, полностью отдавшись чувствам. Из сладкого тумана меня вывело ощущение чужого внимания. Я вздрогнул, отстранился от Матвея и замер, наткнувшись на розовый взгляд знакомых глаз. Милк пришёл в себя и смотрел вполне осмысленно.
Я выскочил в коридор и, заорав, позвал врачей. Все завертелось: нас с Матвеем вытолкнули из палаты и больше часа игнорировали, люди в белых халатах суетились туда-сюда. От беспокойства я ходил из стороны в сторону и все порывался проскользнуть в палату, но меня не пускали. Только когда Матвей стиснул меня своими большими руками и прижал к себе, я перестал метаться. Время тянулось бесконечно.
Наконец к нам вышел молодой врач и сообщил, что пациент вышел из комы, прогнозы делать рано, но положительная динамика налицо. Сказал, чтобы мы пришли к Милку через три дня, тогда дадут поговорить с ним, а пока нельзя. Я сидел в коридоре больницы и улыбался, как придурок, сердце частило.
Он выкарабкался! Он смог!
Мой братишка пошёл на поправку.
Через три дня уже с утра мы с Матвеем караулили под дверью палаты, я нервничал, но внешне оставался спокойным. Впустили только меня, предварительно проинструктировав, чтобы не волновал пациента.
Обложенный подушками и одетый в синюю пижаму, он сидел на постели, похожий на взъерошенную птаху со своими отросшими волосами, худой, белый, но с пронзительным взглядом.
Улыбаюсь, подхожу ближе.
- С возвращением, Милк. Рад, что ты проснулся. – Сажусь на стул и беру его за руку, пожимая хрупкую кисть. Господи, как он истаял, одни кожа да кости.
Он улыбнулся уголком губ и прошелестел:
- Здравствуй, Шугар.
- Теперь меня зовут Павел, можно Паша. Тебе тоже надо будет взять новое имя, братишка, но это все потом, вот поправишься, встанешь на ноги. Я столько тебе хочу рассказать! И показать. В мире много всего интересного.
Он смотрит на меня, и слеза вытекает из угла глаза, а у меня сердце сжимается, когда он вытирает её быстрым жестом. Все такой же упрямый, не хочет показаться слабым.
- Мне сказали, война давно закончена… - шепчет растерянно, в его взгляде все те вопросы, что были и у меня после анабиоза. Как жить дальше? Нужен ли я кому-нибудь? Что я буду делать в этом новом мире?
Не могу сдержаться, наклоняюсь и осторожно обнимаю его.
- Ну что ты, Милк, теперь все будет хорошо. Мы вместе, как и раньше, я не собираюсь тебя бросать. Все только начинается. Слышишь?
Он сжал мои плечи, сглотнул громко, и я отстранился, в его глазах столько благодарности, надежды, что даже жутко становится.
Мы еще поговорили, а потом он уснул, а я вышел из палаты к Матвею, глаза подозрительно щипало, но я списал это на яркое солнце. Хотя кого обманываю? Джетам не нужны солнечные очки.
Он ждал меня, прислонившись к стене, и лучи из окна освещали его фигуру. И я понял, вот он мой свет, моя путеводная звезда, которая вывела меня из мрака.
Улыбаюсь и чуть слышно произношу:
- Люблю…
Никогда не думал, что во взгляде цвета стали может быть столько эмоций, тону в них, впитываю. Вот теперь точно начинается моя новая жизнь, совсем не похожая на прошлую.
КОНЕЦ.
Есть продолжение от лица Милка))) Автор коварный))