— Элвис любил арахисовое масло. Из обжаренных орехов. И бутерброды с вареньем и бананом.
— Вот как.
— А знаешь, какой у него любимый гамбургер?
— Да плевать мне на этого Элвиса Пресли!
— Трипл чизбургер! О, боже! Ты должна попробовать его, Туве. После ничего другого в рот не полезет.
— Ты можешь заткнуться и просто молча идти?! Внезапно мы оказываемся в знакомом месте.
Я не верю своим глазам. Что я вижу? Уж не старый ли добрый дорожный знак? Поворот? Движение транспортных средств запрещено? Конец дороги? Понятия не имею. Просто это мой любимый ржавый дорожный знак. Никогда не думал, что так обрадуюсь, увидев его.
— Не понимаю, — говорю я. — Просто в голове не укладывается. Я думал, что мы на другой стороне леса. Я совсем не узнал дорогу.
— Так бывает, когда сбиваешься с пути.
Я стою и изучаю дорогу. Похоже на след. Две небольшие кучки гравия и отчетливые отпечатки шин. Здесь была машина. Она остановилась тут, затем водитель резко нажал на газ и уехал. Скорее всего, именно эту машину мы слышали, когда она громыхала на весь лес.
— Наверное, Криз приехала, — говорит Туве.
— Но сегодня же не тот день. Она должна была приехать вчера.
— Именно поэтому! — отвечает Туве. — Криз в своем репертуаре. Опоздала на целые сутки!
Внезапно солнце прорвалось сквозь тучи, и все стало ясным и понятным. Все изменилось. Мы больше не блуждаем. Скоро мы будем сидеть под нашим славным навесом и есть зажаренного на решетке зайца со сморчками. Проклятье, как я голоден!
Происходит быстрая смена декораций. Словно меняют кадр. Вместо зимы — весна. Тихий лес оживает. Кусты наполняются щебетом. На нас на полном ходу несется шмель, и Туве, смеясь, еле успевает увернуться. Кажется, даже она довольна солнцем.
— Удачный уход от первого шмеля! — кричу я.
— Мы действительно шли здесь, — говорит Туве и осматривает лес.
— Точно. Думаю, мы скоро выйдем к болоту, где шлепнулся Манни.
Перед нами первое болото. Я не обращаю внимания, что мои ноги соскальзывают с кочек и в ботинках полно воды. Солнце светит. Скоро нас ждет еда.
Миновав болото, мы останавливаемся. Прислушиваемся. Осматриваемся.
— Кри-из! — кричит Туве. — Кри-и-из!
Мы долго стоим молча. Никакого ответа. Никакого лая.
— Пойдем, — говорю я.
И вот мы уже шлепаем по длинному узкому болоту, где-то тут Манни плюхнулся в воду.
Теперь прямо вперед. Становится трудно идти. Здесь лес только становится лесом. Здесь уже стерты следы нашего пребывания.
— Мы ведь шли в этом направлении, — говорит Туве.
Спустя некоторое время мы вынуждены снова остановиться, чтобы убедиться, не сбились ли мы с пути. Туве складывает рупором ладони у рта и кричит:
— Кри-и-из! Кри-и-из!
Мы прислушиваемся, но слышим лишь собственное тяжелое дыхание. Лес замолчал, скорее всего, из-за наших криков. Только мы двигаемся дальше, как вздрагиваем от внезапного звука. Собачий лай! Короткий, решительный. Затем еще два лая. Я чувствую себя совершенно сбитым с толку. Волк? Охотничья собака? Я смотрю на Туве. Она застыла как столб, так же как и я. Снова раздается лай. Глухо, мощно. Кажется, я узнаю этот звук.
— Это Рони! — кричу я.
— Кри-и-из!
Я замечаю, что стою на цыпочках, словно это способствует обострению слуха. Туве держит руку за ухом. Тишина стоит так долго, что я почти сдаюсь.
Наконец раздается долгожданный звук. Человеческий голос! Отдаленный, нечеткий, словно он долго летел через лес, прежде чем достиг наших ушей.
— Да-а-а, — раздается где-то далеко.
Мы смотрим друг на друга сияющими от счастья глазами.
— Мы зде-е-есь! — ору я так громко, что Туве отшатывается от меня.
Дальше — классическая сцена: семья собирает грибы и теряется в трех соснах. Весь лес наполнен воплями и криками.
— Где-е-е! — спрашивает лес.
— Зде-е-есь! — отвечает эхо.
— Где-е-е! — шепчет лес.
— Зде-е-есь! — настаивает эхо.
Мы продолжаем перекрикиваться, радуясь, что нашли друг друга. Мой голос почти охрип, но вот, наконец, мы видим Рони, скачущую среди серых каменных блоков, а за ней появляются высветленные добела волосы Криз. «Дорогая ты наша!» — думаю я и чувствую, что и правда соскучился по ней.
— Привет, — говорит Криз.
Ее голос звучит слабо, почти робко после всех наших воплей, и тут я замечаю, что она плакала — потекшая тушь оставила два черных ручья на ее щеках.
— Вот и мы, Криз, — говорю я.
Втроем становится легче. Мы чувствуем себя увереннее. Или, может быть, оттого что Рони бежит впереди нас? Она умеет читать незримые знаки леса. У нее есть то, чего нет у нас, — совершенный нюх. Криз смеется и болтает обо всем понемногу.