12 Очень вероятно, что эстонцы, латыши и литовцы при переписи также преуменьшали своё знание русского языка, как русские преувеличивали знание балтийских. Не говорить на русском или говорить на нём с нарочито сильным акцентом и делать вид, что ты его не понимаешь, было своеобразным проявлением национального протеста.
13 В своей статье «Русские Узбекистана — городской субэтнос» Е. Абуллаев, говоря о европейской ориентации культуры русских в Узбекистане, пишет: «...Для большинства "русскоязычных", выросших в Узбекистане, география Союза ограничивалась его европейской частью: Москвой, Ленинградом, Киевом, куда они ездили в командировки, Крымом и Прибалтикой, где они стремились провести отпуск. Особенно котировалась Прибалтика...» [Центральная Азия и Кавказ 2000, с. 213].
14 А. Ливен приводит слова одного таллинского еврея, который сказал ему: «Величайшей ошибкой лидеров нашего движения за независимость было то, что они с самого начала не обратились с достаточной силой к русским. А не сделали они этого потому, что их ненавидели» [Lieven 1993, р. 304]. Но вряд ли это даже можно назвать ошибкой, ибо сама независимость в громадной мере связывалась в сознании, во всяком случае латышей и эстонцев, прежде всего с избавлением от мигрантов. (См.: [The Baltic States 1994, p. 135].)
15 Вот некоторые любопытные данные из опроса русских, проживающих в разных республиках бывшего СССР, проведённого Н. Лебедевой, раскрывающие громадные масштабы психологического давления, которому подвергались русские в Балтии. С «открытым нежеланием разговаривать» в Казахстане сталкивались 15,6 % русских, в Узбекистане — 33,3 %, в Азербайджане — 16,7 %, в Эстонии — 57,1 %, Литве — 56,3 %, с «оскорбительными замечаниями и насмешками» в Казахстане — 34,4 %, в Узбекистане — 22,2 %, в Азербайджане — 16,7 %, в Эстонии - 32,1 %, в Литве - 43,8 % (См.: [Лебедева 1997, с. 72, 104, 140, 207].)
16 Цифры эстонских референдумов подтверждаются и проводившимися в то время разного рода социологическими опросами. Так, в январе 1990 г. 16 % русских ответили «да» на вопрос, хотели ли бы они видеть Эстонию в 2000 г. полностью независимой (в 1990 г. мало кому могло прийти в голову, что независимость наступит не в 2000 г., а в следующем году) и только 57 % «суверенной советской республикой» в марте 1990 г. 33 % жителей Нарвы были за выход компартии Эстонии из КПСС [Arter 1996, р. 139]. А. Ливен пишет, что в Латвии и Эстонии никто не думал, что на выборах в Верховные советы в марте 1990 г. сторонники независимости смогут получить две трети голосов. Но они были получены «благодаря русской пассивности и русской поддержке» [Lieven 1993, р. 242].
17 В опросе участвовали 84,7 % избирателей, за независимость высказались 90,47 %, против — 6,56 %. (Данные социологического опроса участников этого опроса-референдума см.: [Kasatkina 1996, р. 136].) Данные других социологических опросов дают приблизительно такую же картину. Так, по опросу литовского Института философии, социологии и права, проведённому в марте—апреле 1990 г., Акт Верховного совета о восстнановлении независимости Литовской Республики от 11 марта 1990 г. не поддерживали 3 % литовцев и 35 % нелитов-цев. (См.: [Krukauskiene 1990, с. 19].) Там же приводятся данные других аналогичных опросов.
18 Постсоветскую Россию иногда сравнивают с веймарской Германией. Действительно, определённое сходство есть. Но вот цифра, поразительная в сопоставлении с аналогичными эстонскими и латвийскими цифрами, говорящая об абсолютно разном отношении немцев к Германии и русских к России. На референдуме в Сааре в 1935 г. за объединение с Германией высказались 91,8 % жителей, за объединение с Францией — 0,4 %. И это, несмотря на то что далеко не все немцы, естественно, были фашистами, а речь шла об объединении с фашистской Германией.