Мы добрались до своих мест. Тори безостановочно фотографировала.
— Отличные места, правда? Не могу поверить, что купила этот билет всего за две тысячи!
— Две тысячи? — ахнула я.
— Да-да, знаю. Такая обдираловка. Мне ничего не оставалось делать, кроме как продать свою почку на CraigsList какому-то чуваку по имени Кенни. (Примеч.: CraigsList — американский сайт электронных объявлений). — Она повернулась к солидного вида пожилому джентльмену слегка за семьдесят, сидящему слева от нее. Под расстегнутым плащом коричневый замшевый костюм и бабочка в синий и белый горошек. Он взглянул на нас с самой искренней улыбкой.
— Здравствуйте. Прошу прощения за любопытство, а сколько вы заплатили за свое место?
— О, я не платил, — сказал он с самой любезной улыбкой на свете. — Грэм мой бывший ученик. Я был приглашен.
В состоянии полнейшего шока Тори всплеснула руками.
— Подождите-подождите… Минуточку… Вы профессор Оливер?
Он ухмыльнулся и кивнул.
— Каюсь, это я.
— Вы ведь как мастер Йода для нашего Люка Скайуокера. Вы Волшебник Изумрудного города. Черт возьми, вы профессор Оливер! Я прочитала все написанные Грэмом статьи, и должна сказать, что это просто потрясающе — познакомиться с человеком, о котором он так высоко отзывается. Ну, высоко по меркам Г.М., что на самом деле не очень высоко, если вы понимаете, о чем я. — Тори усмехнулась сама себе. — Можно пожать вашу руку?
Тори проболтала практически всю церемонию, но замолчала в тот момент, когда на сцену пригласили Грэма для произнесения надгробной речи. Прежде чем открыть рот, он расстегнул пиджак, снял его, расстегнул манжеты рубашки и закатал рукава в стиле этакого мачо. Я готова была поклясться, что он специально так медленно закатывал по очереди каждый рукав. После чего выдохнул и причмокнул губами.
Вау.
Он такой красивый — и без особых к тому усилий.
В жизни он гораздо красивее, чем я себе представляла. Мрачная, завораживающая и невероятно привлекательная внешность. Короткие, цвета ночной тьмы волосы гладко зачесаны назад и слегка завиваются на концах, а резко очерченный квадратный подбородок покрыт трехдневной щетиной. Гладкая медно-золотистая кожа безупречна — ни единого дефекта, за исключением небольшого шрама, пересекающего шею, но от этого Грэм не становился менее совершенным. Знаете, что я узнала о шрамах из романов Грэма? То, что они тоже могут быть прекрасными.
Он ни разу не улыбнулся, но в этом не было ничего удивительного — все-таки похороны отца. Когда он заговорил, его голос полился так ровно и естественно, как виски по кубикам льда. Как и все здесь присутствующие, я не могла отвести от него взгляда.
— Мой отец, Кент Рассел, дал мне стимул к жизни. День ото дня он бросал мне вызов, побуждая совершенствоваться не только как писателю, но и как человеку.
Следующие пять минут его речи привели к тому, что сотни людей задыхались от рыданий, желая тоже быть родственниками Кента. Я не читала ничего из того, что написал Кент, но слова Грэма разбудили во мне любопытство и желание взять одну из книг.
Под конец своей речи он взглянул в потолок и усмехнулся.
— Так вот, закончить я хочу словами моего отца. Вдохновляйтесь. Будьте честными. Не бойтесь авантюр. Жизнь у нас только одна. И в память о моем отце я планирую прожить ее так, словно каждый день — это последняя глава.
— Ох, черт возьми, — прошептала Тори, вытирая с глаз слезы. — Ты это видишь? — спросила она, указывая кивком головы на колени.
— Вижу что?
— Как огромен мой невидимый стояк в данный момент. Не знала, что можно возбудиться от надгробной речи.
Я засмеялась.
— Аналогично.
После того, как все закончилось, мы с Тори обменялись номерами телефонов, и она пригласила меня в свой книжный клуб. Когда мы распрощались, я разыскала служебное помещение, чтобы забрать цветы. Разыскивая свои розы, я не могла отделаться от ощущения неловкости, вызванного напускной помпезностью похорон Кента. Они слегка напоминали… цирковое представление.
Я не из тех, кто видит смысл в похоронных церемониях, во всяком случае, в общепринятых. В моей семье последнее прощание обычно заключалось в том, чтобы посадить дерево в память об усопшем близком: в знак почтения к его жизни и чтобы сделать мир чуточку прекраснее.
Одна из работниц арены прошла мимо с букетом моих цветов, и я, ойкнув, окликнула ее.