— Плюс наценка.
— Я уже волнуюсь за будущее поколение.
— Не волнуйся. Предыдущее поколение тоже переживало за тебя. И вот смотри — ты вырос обаятельным весельчаком, — поддразнила я его.
Он почти улыбнулся — во всяком случае, мне так показалось. И это было почти прекрасно.
— Знаешь, я должна была догадаться, что эту надгробную речь написал не ты. На эту мысль меня должен был навести финал — по нему сразу понятно, что не ты автор этих слов.
Грэм выгнул бровь.
— На самом деле, это надгробное восхваление написал я.
Я засмеялась.
— Нет, не ты.
Он даже не улыбнулся.
— Ты права, это не я. Но откуда у тебя такая уверенность?
— Ну… ты пишешь ужасы и триллеры. Я читаю их с восемнадцати лет, и ни в одном еще ни разу не было счастливого конца.
— Неправда, — возразил он.
Я кивнула.
— Правда. Монстры всегда побеждают. Я начала читать твои книги, когда потеряла одного из своих лучших друзей. Их мрачность принесла мне некоторое облегчение. Понимание того, что в мире есть и другая боль, помогло мне справиться с собственной. Как это ни странно, твои книги подарили мне умиротворение.
— Уверен, найдется хоть одна со счастливым концом.
— Ни одной. — Я пожала плечами. — Ничего страшного. Все они по-прежнему шедевры, просто не такие позитивные, как сегодняшняя надгробная речь. — Я осеклась и снова хихикнула. — Позитивная надгробная речь. Наверное, более несуразной фразы я в жизни не произносила.
Мы снова замолчали, и Грэм каждую пару минут возвращался к попыткам достучаться в закрытую дверь. После каждой неудачи он разочарованно вздыхал.
— Сожалею о твоем отце, — сказала я ему еще раз, заметив его напряженное состояние. Для него это был трудный день, и мне было ясно: он хотел побыть один, а тут я. В день похорон своего отца он оказался загнанным в компанию к совершенно постороннему человеку.
— Обычное дело. Людям свойственно умирать.
— О, нет. Я сожалею не о его смерти. Я из тех, кто верит, что смерть — это всего лишь начало нового пути. Я хотела сказать: мне жаль, что для тебя он не был тем, кем был для всех остальных.
На секунду мне показалось, что он хочет что-то сказать, но в итоге Грэм предпочел промолчать.
— Ты не часто выражаешь свои чувства, да? — спросила я.
— Зато ты слишком часто выражаешь свои, — буркнул он.
— Ты вообще написал хоть что-то?
— Поминальные слова? Нет. А среди оставленных у стены была записка от тебя? Это ее я читал?
Я рассмеялась.
— Нет, но во время церемонии я кое-что набросала. — Порывшись в сумочке, я вытащила небольшой клочок бумаги. — Не так красиво, как было у тебя — твоя речь была довольно многословной — но это мои слова.
Он протянул руку, и я вложила листок в его ладонь. Наши пальцы легко коснулись друг друга.
Я лишусь рассудка через три, две…
— Надо мной воздух, подо мной земля, во мне огонь, вокруг меня вода… — прочитал он вслух написанные мной слова и, присвистнув, медленно покачал головой. — Ого, так ты из чудаков-хиппи.
— Да, я чудачка-хиппи.
Уголки его рта дернулись, словно он силой заставлял себя не улыбаться.
— Моя мать всегда повторяла эти слова мне и моим сестрам.
— Значит, твоя мама тоже чудачка-хиппи.
Я почувствовала легкий болезненный укол в сердце, но продолжила улыбаться. Найдя подходящее местечко на земле, я снова села.
— Да, она такой и была.
— Была, — пробормотал он, нахмурившись. — Прости.
— Все в порядке. Как-то один человек сказал мне, что людям свойственно умирать — в жизни это случается сплошь и рядом.
— Да, но… — начал он и осекся. Наши глаза встретились, и на мгновение холодность исчезла из его взгляда, сменившись печалью и болью. Это был тот взгляд, который он сегодня весь день скрывал от окружающих. Взгляд, который, вероятно, он всю жизнь скрывал от себя самого. — Я написал прощальные слова, — прошептал он, садясь рядом со мной на землю. Он подтянул колени к груди и закатал рукава рубашки.
— Да ладно?
— Да.
— Хочешь поделиться со мной? — спросила я.
— Нет.
— Ладно.
— Да, — тихо пробормотал он.
— Ладно.
— Это прощание. Оно совсем коротенькое… — предупредил он и, засунув руку в задний карман, вытащил из него небольшой сложенный лист бумаги.
Я слегка толкнула его в бедро.
— Грэм, ты сейчас сидишь на земле, подпирая запертую дверь в компании чудачки-хиппи, которую, скорее всего, больше никогда не увидишь. Ты не должен переживать по поводу того, что поделишься этим со мной.
— Ладно. — Он откашлялся. Грэм нервничал сильнее, чем должен был. — Я ненавидел своего отца, и несколько дней назад он умер. Он был для меня самым страшным демоном, самым ужасным монстром и моим ожившим кошмаром. Тем не менее, с его смертью все вокруг словно потеряло для меня интерес. Мне не хватает воспоминаний о том, чего никогда не было.