— Это потому что я девственница и я возбуждена, — бездумно сказала я на выдохе. — Вагинальный канал опухает при сильном возбуждении.
Его руки замерли — как напротив моей груди, так и в трусиках — хотя его пенис, казалось, еще больше напрягся напротив меня, как будто, подняв голову и говоря: «Расскажи мне больше об этом вагинальном канале, который опухает».
— Что? — спросил он резким требовательным тоном.
— Это правда, он опухает, — я беспокойно передвинулась, когда он остался неподвижным. — Он также растягивается.
— Ты девственница?
Теперь была моя очередь замереть, почувствовав неприятные ощущения, пульсирующие по моему телу. Я не хотела признаваться в этом. Я не хотела рассказывать о себе что-то, что можно запомнить и заставить меня плакать потом.
— Хмм..., — сказала я, пытаясь придумать какой-нибудь способ, чтобы это не выглядело как явная ложь.
Мартин убрал свои руки, и я почувствовала себя потерянной, затем через несколько секунд услышала звон содержимого в его карманах. Я снова закрыла глаза, ударившись лбом о шкаф.
— Ах, моллюски, — прошептала я, мое тело было холодным и в тоже время горячим. Я была унижена, и мне одновременно было обидно и больно от нерастраченной сексуальной энергии.
— Ты девственница, — сказал он, теперь это был не вопрос, утверждение.
Я кивнула и сделав глубокий вздох, посмотрела через плечо. Он застегивал свои джинсы, выражение лица было грозным. Я взглянула на его пальцы, которыми он сжимал талию своих штанов.
— Так что? — сказала я. Если я сделаю вид, что ничего грандиозного не произошло, он поверит. — Ну и что, что я девственница.
Закончив возиться с кнопками, он резко застегнул молнию.
— То, что ты девственница и я не должен… — прорычал он, прервав сам себя, и резко схватил свою футболку за воротник. — Я не такой подонок, — сказал он в футболку.
Я посмотрела на него, не веря в то, что он только что сказал, вернее подразумевал.
— И что с того, что я девственница? Все девушки заслуживают уважения, независимо от того девственницы они или нет. То что я девственница не делает меня более или менее стоящей, чем не девственницу. Твоя логика соблазнения ущербна.
— Проблема не в девственности. Я трахал много девственниц.
Я поморщилась, услышав это, и посмотрела, как он резкими движениями надевал футболку. Прежде, чем я смогла оправиться от его неприятных признаний, он продолжил.
— Но ты девственница и ты Кэйтлин Паркер, и я хочу, чтобы наш первый раз был не какой-то процесс напротив закрытого шкафа в общежитии.
— Итак, если бы я не была девственницей, тогда мы... что? Мы просто, просто... - я не могла произнести слово «трахаться». Я просто не смогла. Вместо этого я поспешила закончить, — ты бы насадил меня на свой член, пока я была повернута головой к шкафу?
— Господи, Кэйтлин. Нет! — Его протест показал, что он был в ужасе и донельзя серьезен. — Я просто хотел подразнить тебя, пока бы ты не согласилась поехать со мной. Я не собирался заходить далеко. Ты разве никогда не дурачилась раньше?
Я подумала, он уже знал ответ, прежде чем закончил вопрос, потому что его глаза расширились, от осознания, когда последние слова слетели с его губ.
Нет. Нет, я никогда не дурачилась.
Я не хотела признаваться в этом. Но я ничего не могла поделать и отвернувшись, уставилась в изножье своей кровати. И запоздало поняла, что по тому, как я уклонилась от ответа, он все понял. Я сжала руки в кулаки и скрестила их на груди. Тяжесть и тепло его взгляда, то что он подумает обо мне, заставляло меня чувствовать себя неуютно.
— Черт побери, Кэйтлин! Это что был твой первый поцелуй? — сказал он сердито, заставив меня подпрыгнуть.
— Нет. Конечно, нет, — мои щеки и шея горели. Я попыталась поднять глаза, но не смогла поднять их выше его подбородка. — Я целовалась кое с кем до этого.
— Кое с кем? С одним человеком?
По какой-то необъяснимой причине, я почувствовала, что сейчас заплачу. Слезы жгли глаза, а в горле стоял комок.
Я знала это.
Я ЗНАЛА ЭТО.
Я знала, что он заставит меня плакать. Поэтому и не отвечала ему. Я, просто не мигая, уставилась на кровать, сжав губы вместе и сосредоточилась на дыхании.
Он тяжело опустился на край кровати, облокотившись на колени, проводя руками по волосам и я услышала, как он ошеломленно выдохнул:
— Блять.
— Это слово лишает воображения, — пробормотала я.
— Ты определенно не лишена воображения, — сказал он.
Он, вероятно, думал: «Что не так с ней, раз она целовалась всего лишь с одним человеком? Почему она никогда не заходила дальше первой базы до сегодняшнего дня?»