– Мама! – крикнула Шарлотта, умудрившись протащить Винса во входную дверь. Он поднял глаза и увидел в окне золотую звезду. Значит, в этом доме жила женщина, потерявшая на войне сына. – Эдна! Мне нужна ваша помощь!
Из кухни вышла женщина, вытирая руки полотенцем.
– Господи! – вскрикнула она и рванулась к ним.
– Мне нужно только выспаться, – пробормотал Винс, пока Шарлотта и ее свекровь наполовину тащили, наполовину подталкивали его по лестнице на второй этаж. – Я не хочу доставлять вам неудобств. Прошу вас, ничего не надо делать. Вы и так были слишком добры, когда привезли меня к себе.
– Он наотрез отказался ложиться в госпиталь, – пояснила Шарлотта свекрови. – Я не знала, как ему еще можно помочь.
– Он же совсем еще ребенок, – грустно констатировала мама Флетчер. Это была крупная женщина с седыми волосами и громким голосом, отчего Винсу сразу вспомнились монахини в его школе.
– Мне двадцать один год, – не удержался он. – Я достаточно взрослый, чтобы…
– Чтобы отправиться на войну и стать ее жертвой, – строго произнесла Шарлотта, заканчивая фразу. – Как, впрочем, и большинство молодых людей в Америке. Вот сюда, мама. В мою комнату.
Их было двое, а он один, поэтому они осторожно, но решительно повлекли его в спальню Шарлотты и уложили на ее кровать.
О боже! От простыней исходил ее аромат! Ему захотелось тотчас закрыть глаза и заснуть навсегда. И чтобы приятный запах духов Шарлотты Флетчер навевал ему сладкие сны.
– Одежду с него тоже надо снять, – отчетливо произнесла мама Флетчер. С таким голосом она могла бы выступать на сцене, но сейчас смысл ее слов с трудом проникал в его раскалывающуюся от боли голову. – Куда вас ранило, молодой человек?
Поврежденной оказалась правая нога, вернее, бедро, а еще точнее, область, прилегающая к самому интимному месту. По этой причине солдат, разумеется, не собирался позволять женщинам осматривать повязку, не говоря уже о самой ране.
– Мне нужно только выспаться, – повторил он, и комната тут же поплыла у него перед глазами. Лица обеих женщин, молодое – Шарлотты и второе, пожилое, оба такие озабоченные, завертелись и куда-то исчезли.
Винс очнулся совершенно голый, как будто только что родился, но мозг его работал на удивление ясно. Он увидел, что тело его частично накрыто простыней. Но, боже, именно «частично»!
Мама Флетчер протирала ему лоб прохладным влажным полотенцем, а Шарлотта… вот черт! Шарлотта перебинтовывала ему бедро. Боже, какая боль! Но хуже было не это. Смущение, которое испытал Винс, не поддавалось никакому описанию.
– Необходимо вызвать врача, – сказала Шарлотта. – Ему нужен пенициллин.
– Я позову доктора Барнса, – ответила мама Флетчер и сразу же вышла из комнаты. Он остался наедине с женщиной своей мечты, которой только что пришлось отодвинуть в сторону его яички, чтобы как следует перевязать раненую ногу.
– Не надо, – слабым голосом произнес Винс. – Не надо никаких врачей.
Шарлотта вздрогнула и посмотрела на него. Глаза у нее были ярко-голубые.
– Значит, вы проснулись…
– Я не хочу в госпиталь. Они меня сразу же увезут из Вашингтона. Мне… мне нужно одеться. Где моя одежда? – Он попытался отодвинуться, в то же время, стараясь оставаться под простыней. Затем Винс сделал усилие, намереваясь сесть, но она осторожно прижала его плечи к кровати, не давая двигаться.
– Вашу форму нужно постирать, – строго сообщила Шарлота. – Вы что же, спали в ней, что ли?
Она угадала.
– У вас сильный жар, вы весь горите. Она провела ладонями по его лбу и щекам. Они оказались такими прохладными и приятными, что ему захотелось закрыть глаза и снова погрузиться в сон. Но на этот раз ничего не получилось.
– Мне никак нельзя в госпиталь, я должен обязательно поговорить с сенатором Говардом. – Винс сосредоточил свой взгляд на ее голубых глазах. Несмотря на всю строгость поведения и полную, как ему казалось, неспособность улыбаться, Шарлотта была самой доброй во всей приемной сенатора. Он провел там несколько дней, и она одна каждое утро приветствовала его, называя «рядовой ДаКоста». Хотя она не обращалась к нему по имени, но все же несколько раз поговорила с ним. А однажды даже поделилась обедом, хотя у него не было никакого аппетита. Его мучила лихорадка, и Винсу было, конечно же, не до еды.
Он протянул ладонь к ее руке.
– Пообещайте, что вы не отвезете меня в госпиталь, – взмолился он.
– Хорошо, но только при условии, что вы будете спокойно лежать в кровати. И позволять мне и маме ухаживать за вами и делать для вас все, что потребуется и что мы посчитаем нужным. Между прочим, вашу рану надо перевязывать каждый день.
Господи, как это ужасно! Если он останется здесь, то каждый день… Он закрыл глаза.
– Я не могу позволить вам… делать это. Вы… зря рассчитывали на мое беспрекословное повиновение, когда везли меня сюда.
– В последние дни я вообще перестала рассчитывать на что бы то ни было, рядовой. Идет война, и поэтому не стоит строить никаких серьезных планов на будущее. – Она снова переключила внимание на его ногу. – Должно быть, вас мучает сильная боль. Рана затянулась, но она определенно инфицирована. Я постараюсь все сделать очень быстро.
Острая боль, казалось, пронзила его насквозь.
– Когда это случилось? – спросила Шарлотта. – Где вас ранило?
– На Тараве, – простонал Винс. Она пыталась хоть как-то отвлечь его, и он покорно ответил на ее вопрос. Пусть думает, что ему стало от этого легче. – Острова Гилберт. Южная часть Тихого океана.
– Я знаю, – мрачно произнесла Шарлотта. – Японские укрепления оказались надежней, чем мы предполагали. Там погибло очень много наших солдат. Наверное, вам пришлось пережить ужасные дни.
Винс издал какие-то нечленораздельные звуки, что должно было означать полное согласие.
– Слава богу, что вы вернулись домой. Наверное, ваша мама так обрадовалась! Кстати, нужно обязательно позвонить вашей семье. Я уверена, что ваши родные очень волнуются о вас.
– Мама умерла… когда мне было девять лет, – с трудом проговорил Винс.
– Я не знала, простите…
– У меня есть отец и сестра, я послал им открытку… пару дней назад. У нас там нет телефона. О господи! Боже!..
– Ой, простите, я нечаянно, – дрожащим голосом извинилась Шарлотта, но тут же снова взяла себя в руки и заговорила уже более спокойно. – Туг, в одном месте бинт присох, но я с ним справилась. Самое страшное уже позади. Я вам обещаю, что больше так больно уже не будет.
Он не сдержался и заплакал. Боже, какой же он все-таки большой ребенок! Винс хотел вытереть слезы ладонью, но они, проклятые, продолжали струиться из глаз. Острая боль прошла, но осталась тошнота, волнами подступавшая к самому горлу.
Шарлотта сделала вид, что не замечает его слез. А еще она притворялась, будто нет ничего особенного в том, что сейчас ее пальцы находятся всего в нескольких дюймах от его «фамильных драгоценностей». Она то и дело поправляла простыню, чтобы хоть частично прикрыть его пах, но Винс понимал, что этот делалось скорее для него, а не для нее.
Боже мой, как же все это ужасно! Но на этом кошмар не закончился. Положение ухудшалось с каждой секундой.
– Простите. – Он снова попытался сесть в кровати. – Простите, но, похоже, меня сейчас стошнит.
Она была готова и к этому. Через секунду перед ним возник тазик. Шарлотта наклонила его вперед, поддерживая сильной рукой, и небольшая порция еды, которую он осилил в обед, тут же вышла наружу.
– Простите, – задыхаясь, снова повторил Винс.
– Все в порядке, – успокоила его женщина, протирая ему лоб влажным полотенцем. – И перестаньте постоянно извиняться, рядовой. Вы серьезно больны. Но вы же не специально заболели. Хотя попозже напомните мне, чтобы я хорошенько отругала вас за такое легкомысленное отношение к собственному здоровью. Последнюю неделю вы обращались с собой непростительно жестоко.