— И играешь лучше, чем раньше, — вставил Тай, — возможно, в этом и причина.
Эшер поднесла его руку к губам.
— А может быть, вот моя причина?
— Ваша пицца. — Официантка поставила перед ними горячую, прямо с жару, пиццу.
Они ели и неторопливо беседовали, не затрагивая больше серьезных тем. Напряжение, неизменно возникающее к концу сезона, перед финалами, на них как будто не сказывалось, по крайней мере, не могло испортить настроение, особенно Эшер. Она откусывала пиццу и боролась с тянувшимися нитями горячего, расплавленного сыра под смех Тая. Бутылка постепенно пустела. Теннис уже был забыт, и они просто болтали. Группа подростков ввалилась в зал, со смехом и криками они устремились к только что замолчавшему музыкальному автомату, немедленно запустив его очередной порцией монет.
Эшер чувствовала себя абсолютно счастливой в этом маленьком шумном зале. Пицца и простое вино казались гораздо вкуснее, чем шампанское и икра, которую они ели в Париже. И все потому, что рядом был Тай. Не имели значения место и еда, когда он с ней. Она стала сама собой, раскрепостилась, пропали на страхи, которые мешали жить. Рядом был единственный мужчина ее жизни, который ничего от нее не требовал. Ее отец хотел видеть в ней совершенство. Она была его хрустальной принцессой и всю свою юность изо всех сил старалась ему угодить и поддержать этот образ, чтобы он был доволен. Эрик требовал от нее быть достойной титула — сдержанной, с хорошими манерами леди Уикертон, которая может с легкостью рассуждать об искусстве и политике. Она была как кристалл — многогранный, сверкающий и холодный.
А Таю нужна была сама Эшер — такая, какая она есть. Все, что от нее требовалось, — быть самой собой. Он принимал все ее недостатки и даже восхищался ими. И она отвечала ему тем же и становилась именно той Эшер, которую он любил, и он ни разу не предъявил претензий, не делал замечаний. Она могла вести себя свободно и нравилась ему естественной.
Эшер порывисто взяла руку Тая и прижала к своей щеке.
— За что мне такая милость?
— За то, что ты не хочешь, чтобы я была ледышкой.
Он поднял вопросительно бровь:
— И что это значит? Объясни.
— Нет. — Она засмеялась и приблизила лицо к его лицу. — Если ты выпил достаточно вина, чтобы твое сопротивление ослабло, есть надежда тебя соблазнить?
Он широко улыбнулся:
— Более чем.
— Тогда пошли, — приказала она.
Ночью Тай лежал без сна рядом с Эшер, которая давно спала крепким безмятежным сном, положив руку ему на грудь, обессиленная любовью после насыщенного событиями дня. Он чувствовал в темноте ее запах и мог представить ее, хотя не мог сейчас видеть. Слева монотонно тикал будильник со светящимся циферблатом. Половина первого.
Беспокойные мысли не давали уснуть. Он предчувствовал, как и Эшер, что идиллия подходит к концу. Они вернулись к тому, на чем расстались, круг замкнулся.
Дальше так продолжаться не может. Эшер, отметая все вопросы, жила сегодняшним днем, а он заглядывал в будущее. Как только сезон закончится, накопившиеся вопросы должны получить ответы и объяснения. Он не торопил ее, но ситуация начала его беспокоить. Даже сегодня он снова уступил ее молчаливой мольбе не спрашивать больше об отце. Но именно ее отношения с отцом не давали ему покоя.
Тай устроился поудобнее и стал размышлять. Эшер конечно же расстроена из-за отсутствия отца и, хотя делает вид, что ее не беспокоят их отношения, явно страдает. Он ясно увидел боль в ее глазах. Вот только непонятно, как члены одной семьи могут отвернуться друг от друга. Тай подумал о матери, о Джесс. Невозможно представить, что они могут сделать что-то такое, чего он не мог бы им простить. Разве смог бы он жить, зная, что они несчастны из-за него. Разве отец не должен тревожиться за дочь? Как может он отвернуться, вычеркнуть ее из жизни? Единственную, любимую, в которую столько вложил, сделал из нее чемпионку.
Тай помнил, как Джим Вольф гордился своей дочерью. Он часто сидел рядом с ним, наблюдая за игрой Эшер в начале ее профессиональной карьеры и особенно в последний год перед тем, как она бросила все и вышла замуж. Даже в таком сдержанном и гордом человеке, каким был Джим Вольф, видна была неприкрытая любовь к дочери и гордость за нее. Он не мог любить ее только за успехи.
На удивление спокойно Джим принял отношения Тая с его дочерью. Мало того, одобрил. Казалось даже, что ему доставляет удовольствие видеть их вместе. Однажды он попытался выяснить их планы на будущее. Но Тай тогда был смущен и раздражен его вмешательством. Он не собирался никого посвящать в свои отношения с Эшер. Наверное, потому, что сам еще не понимал, что к ней чувствует. Потом, когда ему стало все ясно, было уже поздно. Нахмурившись, он взглянул на Эшер.