Дельфина затаила дыхание. По затылку побежали мурашки. Ей был знаком этот тембр голоса, плотина дала трещину и вот-вот прорвется… Она его почти дожала.
— Они оттолкнули вас?
Художник вскинул голову. Глаза его полыхнули ярким светом.
— Как вы думаете, я мог бы вас убить, Дельфина?
Она сумела не вздрогнуть — лишь поджала пальцы на ногах.
— Почему меня?
— Чтобы не потерять вас.
Он подошел к железному шкафу и резко отодвинул его. Дельфина оцепенела. На нее смотрела она сама в натуральную величину.
— О Боже мой! — выдохнул сторож.
Она обернулась к окошку. Старик тут же отвел глаза, залившись краской: женщина на стене была обнажена. Изображение снова притянуло взгляд Дельфины. Портфель выпал из ее руки. С видом фаталиста Жеф в очередной раз констатировал силу своей живописи. Он вернул шкаф на место. Дельфина по-прежнему смотрела в одну точку. Он снова подошел к ней, спросил, хочет ли она продолжить следственный эксперимент. Она не ответила. Вдруг он бросился на нее, разорвал блузку, стиснул пальцами ее горло. На ее крик кинулся сторож, стал торопливо отпирать дверь, умоляя художника остановиться. Когда он вошел, Жеф уже стоял у стены с невозмутимой миной, сцепив руки за спиной. Дельфина, в шоке, смотрела на него округлившимися глазами, стягивая на груди лацканы жакета.
— Вот, — сказал Жеф, — теперь хоть что-то есть в вашем досье. Выбирайте: попытка убийства или попытка изнасилования. Свидетель имеется.
— Но почему? — пролепетала Дельфина. — Почему? Чего вы хотите?
— Существовать для вас. Только и всего. Вы так и не поняли? В вашей голове есть место только для монстра под вопросительным знаком — извольте, я монстр. Вот так. И я оставляю вам выбор.
Она размахнулась и влепила ему пощечину. Сторож схватил ее поперек талии, оттащил.
— Да вы что, спятили?
Дельфина вырвалась, отпрянула, прижалась к двери. Старик метнулся к Жефу, который и бровью не повел.
— Она вас поранила? Надо же, ненормальная! Я все видел, если хотите подать жалобу, я свидетель!
— Ничего, ничего, спасибо, — улыбнулся Жеф.
— Бить человека в тюрьме! Я добьюсь, вас отстранят от дела!
— Ничего, Люсьен, ничего… Я первый начал — мы квиты. Итак, — обратился он к Дельфине, садясь, — ваши выводы? Я безумен, виновен, невиновен, влюблен в вас? Что будет с вами теперь, когда я вас написал? Вы растворитесь в моих красках? Уйдете в эту стену? С сегодняшнего дня мы меняемся ролями. Не я вам, а вы мне откроете истину.
Она, вновь обретя все свое хладнокровие, смерила его взглядом без малейшей враждебности. Только в голосе пережитое потрясение еще прорывалось:
— Дурень вы, дурень. Я теперь, после того, что вы сделали, всего лишь свидетель обвинения. Этика обязывает меня передать дело другому следователю. Но это не спасет ваши картины. Если вы не сообщите следствию ничего нового до одиннадцати часов завтрашнего дня, они будут преданы огню в плавильной печи священнослужителем в присутствии прокурора. Ваш адвокат мог бы заявить протест, сославшись на право авторской собственности, но вы отказались от защиты.
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Она видела, что он поверил ей. Прилив радости оттого, что блеф удался, поверг ее в смятение. Ей подумалось, что наконец-то, по прошествии полугода, она начинает понимать, что происходит в его душе. Угроза совершить столь иррациональное деяние под контролем юрисдикции как бы уравняла их в безумии, но теперь преимущество было за ней, а он сдал позиции: физическое насилие стало первым его чистосердечным признанием и первым серьезным проигрышем.
— Продолжайте в том же духе, — бросила она и вышла.
Шарли провела остаток дня в территориальных водах Англии, пытаясь из своей кухни определить местонахождение тела юноши с затонувшего парома. Ее маятник над морскими картами качался невпопад, а предполагаемый утопленник больше не давал о себе знать. Когда заплаканная невеста наконец ушла, Шарли отправилась развеяться в торговый центр. Пошатавшись час по модным бутикам, она заглянула в книжный отдел и полистала альбомы по искусству. И вдруг замерла. Ей попалась книга о Микеланджело. Она задрожала всем телом при виде «Страшного суда» — фрески на стенах Сикстинской капеллы.
Шарли позвонила Дельфине, попала на автоответчик, попросила перезвонить ей. Перекусила горячим сандвичем с ветчиной и сыром, выпила два мартини и вернулась домой. В окнах горел свет. На мгновение в ней шевельнулась надежда, что вернулся Максим, но она тут же поняла, что скорее боится этого, чем надеется. Впрочем, свет она сама не погасила, уходя.