Дети нагнали меня, когда я заказывал билеты. Я попросил у них прощения за испорченные каникулы. Они успокоили меня, весело и вполне искренне: я сократил их повинность, а за меня они рады. Я улыбнулся им. Впервые за долгие годы мне захотелось сказать, что я их люблю. Они ответили мне: «Не парься». И, состроив подобающие лица, отправились с докладом к вышестоящему лицу.
— Хреновые дела, мама: механик из гаража сказал, что деталь прибудет только через неделю.
— А везти на буксире тачку с трейлером — прикинь, во сколько это влетит. Хорошо еще, папа нашел нам поезд.
— А он, значит, останется здесь один, — заключила Кристина безжизненным голосом.
— Надо же кому-то присмотреть за трейлером, — нашлась дочь.
А сын добавил, что на меня все равно хандра напала и лучше оставить меня в покое, пока я не оклемаюсь.
Я взял канистру с маслом из багажника и сделал вид, будто заливаю его в картер. Сел за руль и нажал на газ, с оптимизмом выразив надежду, что пять литров авось не вытекут за восемнадцать километров.
Кристина, увязнув в своих мыслях, молчала с какой-то агрессивной обреченностью. Я вел машину плавно, не сводя глаз с индикатора масла — сигнальная лампочка не загоралась.
Вдруг, выходя из виража, я увидел два стоявших поперек дороги джипа с включенными аварийными фарами и суетившихся вокруг солдат. На дороге лежало тело; были видны только ноги, остальное скрывали джипы.
— Пристегнитесь! — бросила Кристина детям.
Солдат махнул мне рукой: проезжайте. Другой нес одеяло. Я сбросил скорость, объезжая по обочине, и повернул голову направо, в основном чтобы не видеть профиля жены, которая зажмурилась и упрямо не открывала глаз, не желая грузить себя лицезрением смерти. Это был Гай. Он лежал на спине, раскинув руки, с застывшей улыбкой. Одеяло накрыло его лицо.
Я закусил губу, вспомнив, с какой покорностью он был готов дать себя задушить вчера ночью. Несчастный случай или самоубийство — как бы то ни было, происшедшее укладывалось в определенную логику. Я избавляюсь от семьи, я клюнул на авансы Марины, сейчас я вернусь и брошусь в ее объятия — значит, дому больше не нужен Гай. В моей голове зазвучали слова кюре, которые я со вчерашнего утра изо всех сил старался забыть. Дом неустанно повторяет одну и ту же историю: любовь, убийство, надругательство… Мне не было страшно. Я принял вызов. Настал мой черед.
— Ну что, все, я могу открыть глаза? — спросила моя жена.
Нажав на акселератор, я сказал равнодушно:
— Это тот самый бродяга, которого я выгнал вчера. Деревенский дурачок. Это он изрезал палатку.
Я увидел в зеркальце, как вздохнули с облегчением дети. Теперь они могли оставить меня со спокойной душой, и совесть их больше не мучила. Вот и славно.
На вокзал мы приехали за десять минут до отхода поезда. Погрузив чемоданы, я оказался лицом к лицу с Кристиной, которая пристально смотрела на меня с чопорным видом. Мне нетрудно было прочесть субтитры. С самой свадьбы мы не расставались больше, чем на три дня.
— Я скажу твоему отцу, что ты остался из-за трейлера, — проговорила она, чеканя каждое слово.
Я всмотрелся в ее глаза в поисках тени подозрения. Но увидел только ультиматум: она думала о себе. О соблюдении декорума. О том, чтобы скрыть от свекра мою депрессию, которую она воспринимала как личное фиаско. Я ответил: конечно, и, так же, как она, чеканя слова, произнес: я остаюсь из-за трейлера.
Сжав губы, она подставила мне щеку. Дети расцеловали меня, похлопывая по спине, стискивая плечо, точно тренеры перед матчем. Я вышел на платформу со смешанным чувством облегчения и ностальгии. Ностальгии по всем тем годам, когда я не позволял себе быть собой, когда берег себя в теплом коконе моих мертворожденных мечтаний, надежно защищавшем от разрушительных страстей. Теперь я сознавал, что сам пускаю свою жизнь под откос, даже не зная, хватит ли меня на это, и вдруг испугался остаться в дураках. Какая-то часть меня хотела вскочить в поезд, чтобы в неприкосновенности сохранить свое влечение к дому, образ этой женщины, которая в действительности могла, увы, не дотянуть до моей мечты. Я умел сопротивляться рутине — но не разочарованию. Вновь пережить утрату иллюзий, постигшую меня с Кристиной, — это было выше моих сил.
— Этьен.
Я обернулся. Кристина стояла на подножке, левой рукой держась за ручку двери. Я подошел к вагону, решив, что она забыла дать мне еще какой-то наказ, инструкцию насчет отца. Но она спросила надменно-вызывающе — так держатся, смирившись с проигрышем: