— А я приглашаю вас на концерт, — сделала реверанс Эрна. — Нашу художественную самодеятельность привезли к себе на вечер машиностроители.
— Везде надо бы побывать, но мудрено, — задумался Пермяков.
— Я думаю, этот радостный вечер вы подарите гостье, перевел глаза профессор Торрен с Пермякова на Галину Николаевну.
— Найн, найн! — запротестовала Галина Николаевна. Ей тоже хотелось везде поспеть, все узнать: что учителя будут говорить, как выступает художественная самодеятельность, чем живут врачи.
— Мы можем побывать на учительской конференции: там заключительное заседание. Потом поедем на концерт этой девушки-маэстро. — Пермяков улыбнулся, кивнув на Эрну.
— Ты хочешь лишить меня самого главного — встречи с врачами? Я ведь немного медик, — упрекнула его Галина Николаевна.
— Тогда на концерт не поедем.
— Вы обидите наш коллектив, — проговорила Эрма.
— В другой раз. Приедем к вам в деревню, в ваш клуб. Скрипку привезем вам, — как ребенка утешал комендант молодую руководительницу художественной самодеятельности.
— А вы, капитан Елизаров, поедете? — спросила Эрна.
— Нет. Я дежурю.
— Хоть этого беглеца пошлите, — Эрна обожгла Тахава взглядом.
— Почему он беглец? — удивился комендант.
— Как же! Он был недавно в нашей деревне. Переночевал у нас. А утром вскочил, схватил фуражку и бежать. Я кричу: «Подождите, кофе вскипячу!» А он скрылся. За такое бегство уши надо надрать ему, наказать.
— Стоит. Накажем сегодня же. Будет дежурить, а капитан Елизаров поедет на концерт, — сказал комендант.
— Heт, лучше не наказывайте, пусть и старшина поедет. — Эрна заступилась за Тахава.
— Товарищ майор, — напомнил бургомистр. — Пора на открытие больницы.
— Желаю успеха! Идите. Мы придем позже.
— Как? — воскликнул бургомистр. — После митинга надо ленту перерезать.
— Перерезайте, открывайте двери, сажайте директора на место.
— По плану вам будут поданы ножницы.
— Нет. Этого в плане не было, — возразил комендант.
— Магистрат решил позже. Больница построена по вашей инициативе, — доказывал бургомистр. — Нехорошо, товарищ комендант. Городская больница. Все население соберется на митинг.
— Митинга тоже не было по плану, — заметил Пермяков. — Поскромнее надо бы. Объявить по радио, в газете, и все узнали бы.
— Решение магистрата.
— Я сначала пойду на учительскую конференцию: обещал.
Гости разошлись. Тахав проводил Эрну на улицу, тряхнул ее руку и с горькой обидой сказал:
— Убила ты меня: переночевал, беглец…
— Это же правда!
— Не всякая правда хороша бывает. Я тогда коменданту иначе сказал. За это, наверное, и дежурить назначил.
— Мне после концерта хотелось бы встретиться с тобой.
— Я постараюсь прийти. Ты только не говори никому.
Галина Николаевна и Пермяков наконец-то остались вдвоем. Время было за полночь, но спать не хотелось. Галина рассказывала о московских новостях и лишь в самом конце заговорила о своем. приезде, опросила, доволен ли он, Виктор.
— Что о радости говорить? — улыбнулся Пермяков.
Он даже не задумывался над этим. И так ясно. Война кончилась давно. Они остались живыми и здоровыми. Сколько лет не виделись! Настало время для большого шага жизни, — который и сделала Галина Николаевна.
Ей бы надо еще месяца три, не отрываясь, поработать над диссертацией, защитить ее, получить новый научный диплом. Но она не могла противиться силе, которая тянула ее к Пермякову.
— Мне порой кажется, что я несчастна, — тихо проговорила Галина. — Мои сверстницы живут с мужьями, детишками. Их жизнь мне кажется веселей, богаче. Иногда мои подруги называют меня старой девой. Я смеюсь над этим старомодным словом, а в груди колет. Хочется жить вместе. И я приехала узнать: неужели у тебя не возникают такие мысли?
Пермякову неловко стало: сильный упрек. Значит, он виноват в чем-то. Хотя они дружат лет десять, но о совместной жизни серьезно не говорили. Сперва были слишком молоды, учились, потом — война… А теперь?
— Конечно, думаю, Галочка, — обнял ее Пермяков. — Я все время рвался к тебе, но не получалось. Война-то кончилась, а борьба продолжается. Наш большой шаг жизни я иначе хотел сделать. Поехать на Родину, стать с тобой перед отцом и матерью и оказать: «Благословите». Но жизнь приятно поправила меня. Второй случай в этом доме. Михаил с Верой скрепили свое счастье, теперь мы.