— Русские любят простор. У них дороги длинные. В скором поезде две недели надо ехать от центра до окраины, — пояснил Вальтер.
— Вы ездили? — с иронией спросил Штривер.
— Я читал. Могу перевести для вас такой справочник, — сказал Вальтер.
— Вы лучше переведите, что по радио передают, — переменил тон Штривер. — Кстати, где репродуктор? — высунул он голову из купе.
— Даю точную справку, господин радиоконструктор, — опять уел Вальтер своего спутника. — Репродуктор под лампой.
— Что? — Штривер вцепился в настольную лампу, внизу которой был устроен громкоговоритель. — Вот это остроумно; «Оригинальный факт», — записал он в свой блокнот.
— Слушайте, что говорят по радио: «У проводников можно получить, — переводил Вальтер, — книги, журналы, газеты, настольные игры. Пассажиры могут пользоваться душем».
— В каком вагоне? — спросил Штривер. — С удовольствием приму душ.
— В каждом, — сказал Вальтер.
После душа расчетливый инженер рассуждал с карандашом в руке. «Душевая в вагоне — факт примечательный. Но не экономично. В четырнадцати вагонах душевые занимают площадь в объеме семи купе— целый вагон».
— Чаю желаете? — спросила проводница на ломаном немецком языке.
— Чаю? Благодарю, — ответил Штривер. — С удовольствием-попью. Это такие конфеты? — с любопытством рассматривал он синие квадратики.
— Сахар, цюкер, — улыбаясь, пояснила проводница.
— Оригинально! Красиво, гигиенично. Оставлю на показ своей жене.
Проводница поняла намерение немца, но не могла выразить того, что хотела. Она по-русски сказала, чтобы господин пассажир не пил без сахара, а если хочет привезти на показ своей фрау, то он может взять хоть сотню порций. Вальтер моментально перевел слова проводницы и добавил:
— Факт примечательный. Записывайте в свой дневник. Вы ведь верите только в факты.
Много примечательных фактов пришлось занести в свой дневник Штриверу в пути.
В Москве работники Общества культурной связи с заграницей спросили руководителя делегации, где в первую очередь хотят побывать гости.
— На радиозаводе, — сразу выпалил Штривер.
— Сначала надо побывать в Мавзолее Ленина и в Музее Ленина, — сказал Вальтер.
Члены делегаций подхватили предложение Вальтера, и это заставило старого конструктора задуматься. Он ехал в Россию с единственной мыслью — познакомиться с ее техникой. И вот Штривер впервые нарушил свой завет «техника прежде всего».
От Мавзолея до Музея Ленина Штривер шел без шапки.
— Факт беспримерный, — сказал Штривер перед входом в Музей. — Русские сохранили своего вождя для поколений.
— Не своего, а трудящихся всего мира, — заметил Вальтер.
На другой день немецкая делегация прибыла в телецентр. Штривер был поражен искренностью незнакомых русских коллег: они ничего не таили от него. Он, закоренелый конструктор, так не делился бы своими открытиями даже с родным братом. Штривер попросил разрешения записать и начертить кое-что.
— Пожалуйста, — сказал директор телецентра.
Поразила немецкого конструктора и другая черта советских инженеров — коллективность. Ни от кого Штривер не слышал «я». Каждый говорил: «мы». Слово «мы» в ушах Штривера звучало вызовом его самолюбию. Особенно удивила Штривера беседа с главным конструктором советского телевизора; тот с уважением и похвалой говорил о своих коллегах, о личных заслугах каждого помощника, показывал их работы с такой гордостью, как будто не они, а он был учеником.
Штривер с делегацией гостил в стране новой жизни ровно месяц. В гостях люди беззаботно отдыхают, праздно проводят время. Так думал и он. Но его отдых в стране социализма был похож на подготовку студента к экзамену. В гостинице на его столе появились исписанные толстые тетради. Ничего лишнего Штривер не записывал в них, вносил только факты, а факты, мимо которых он не мог пройти равнодушно, встречались на каждом шагу. В метро он заметил лампы дневного света. У Штривера возникло страшное желание узнать их устройство, как раз понадобится в его творчестве. Зашел в стереокино — как не спросить об устройстве экрана, оптики! Это для изобретателя телевидения все равно, что порох для охотника. В журнале увидел рисунок искусственного грома и молнии. Надо, как надо ему вникнуть в это открытие, которое может пригодиться ему при изучении разрядов в атмосфере. Часто Штривер изучал новинки техники до поздней ночи, а когда приходил в гостиницу, по свежей памяти записывал виденное и слышанное. Засиживался часами. Ругал себя за то, что не знает русского языка. Он не оставлял в покое Вальтера, то и дело спрашивал его, как то перевести, как это, и сам ни на минуту не оставлял русско-немецкого словаря. Штривер не замечал, как возрождалась в его душе любознательность.