— Наймите няню. На работу вас возьмут, бояться нечего.
Вскоре пришел Пермяков.
Штривер поклонился коменданту необычайно любезно. Майор не понял отменную вежливость упрямого и нелюдимого немца. Хотя после возвращения из Москвы Штривер стал более общительным, но заискивающим, каким он показался теперь, Пермяков не мог бы даже представить его. Штривер повторил свое признание:
— Я пришел сказать вам спасибо за то, что вы поверили мне.
— Вы меня простите, господин инженер, за вопрос: откуда у вас взялась эта заискивающая вежливость?
Штривер опять сбился с панталыку: комендант осуждал его за самолюбие и замкнутость, а теперь упрекнул за излишнюю любезность. Если бы не скверные стечения обстоятельств с пакетом и деньгами, Штривер ответил бы грубостью на это очередное нравоучение.
— Моя любезность — долг вежливости и благодарности, — признался Штривер. — Факты — пакет, деньги — позволяют подозревать меня во враждебной деятельности. А я хочу уверить вас, что совесть моя чиста.
— Когда у человека совесть чиста, ему нечего доказывать это, — заметил комендант, перебирая газеты.
— Выходит, опять сказал не так, — досадливо махнул рукой Штривер. — До свидания!
— Не обижайтесь. Храните свое достоинство. Как творчество? — спросил Пермяков.
— Хвалиться нечем. После злополучной встречи с тем субъектом ни на йоту не подвинулось.
— Напрасно. При любых неприятностях надо находить расположение к творчеству и труду. Вы же обещали дать модель и рабочие чертежи на этой неделе…
Пермяков вскрыл пакет. В нем была газета, но незнакомая. Такую газету не получала комендатура. Прислали ее не зря. На первой странице был портрет Штривер а и его автобиографическая статья. Штривер вцепился в газету дрожащими руками, стал читать ее. «Попробуй теперь доказать, что совесть чиста», — горестно подумал он. Ведь в статье как бы его собственной рукой написано: «Передаю свое изобретение фирме…» Дальше шли слова, от которых у Штривера волосы поднялись дыбом. В газете сообщалось, что его изобретение хотят присвоить русские, которые заставляют его работать принудительно.
— Можете арестовать меня. Факт из ряда вон выходящий, — ответил Штривер и опустился на диван — ноги его подкосились.
— Детский разговор — признак политической незрелости, — вразумлял Пермяков перетрусившего изобретателя. — Продажа творчества иностранной державе— дело совести. Вы продали не государственную тайну, а свой ум и честь.
— Честь свою я не продавал! Опутала меня та ведьма — Гертруда, — оправдывался Штривер.
Он рассказал, как она угощала его, но как была написана эта статья, не помнил.
18
Дом, в котором квартировала Гертруда Гемлер, после ее ареста пустовал. Ставни закрыты наглухо и заложены на внутренний запор. Двери были заперты на автоматические замки. Ключи от них хранились в магистрате.
Дом не охранялся. Формы ради поручили старому дворнику Хейнеману присматривать. В первые дни старик вроде пекся о нем, подходил рано утром к дверям, пробовал запоры, потом стал забывать, а в последнее время поглядывал только издали. «Никто не откусит угла», — подумал он, махнул рукой и забыл, что ему надо присматривать.
Когда Любек по секрету рассказал Хейнеману о побеге Гертруды, старик опять стал присматривать за домом. Он даже насторожился, когда Любек сказал, что где-то скрывается партнер Гертруды.
На третью ночь после безуспешного побега Гертруды из тюрьмы Хейнеман, посасывая трубку в парадном одного дома, услышал шелк автоматического замка в особняке Гертруды. Об этом он сказал Любеку. Тот несколько раз подходил к дому, прислушивался, но никаких признаков жизни в нем не уловил. Хейнеман доказывал свое.
— Какая дверь щелкнула? — спросил Любек.
— Не мог определить.
— Вышел кто или вошел?
— Не видел, я только слышал, — повторял старик.
— Что же нам делать? — посоветовался Любек.
— Зайти в дом. Может, кого потянуло туда.
— Потянуло… Ты, старик, точно мыслишь, — с ухмылкой проговорил Любек. — Надо только сообразить, как войти, и подумать, как выйти. Может и так случиться, что на пороге дышать перестанешь. Без следователя и понятых в дом войти нельзя, да и ключей нет…
Любек пошел к Пермякову и предложил выпустить из тюрьмы Гертруду. Выдумка молодого милиционера хотя и проста, даже наивна, но комендант одобрил ее и приказал Елизарову заняться этой операцией.
Капитан и Любек, назначенный помощником следователя, вызвал Гертруду. Вид старой разведчицы был грустный. После неудачного «освобождения» она опустилась, обрюзгла. Что ждет ее? Суд, тюрьма, смерть? После того как поймали ее с фальшивыми документами и возвратили в тюрьму, Гертруда пала духом, ослабла, присмирела. Она уже не задирала голову, сидела перед обвинителями с осоловелыми глазами, как укрощенная тигрица.