Анатолий Гончар
Привал с выдернутой чекой
© Гончар А., 2016
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
Глава 1
Вертолет падал. Его крутило и бросало в воздухе, как раскрученную на нитке марионетку.
Ледяной страх, в первую секунду ударивший под дых кулаком тупого ужаса, истаял под горячечным языком беспомощной неизбежности. Провести последние секунды жизни в тисках страха, сжавшего тело в трепещущий комок, слишком стыдно. Тело кинуло в жар. Я посильнее ухватился за скамью, скользнул взглядом по лицам бойцов. Каменные маски с застывшей мимикой. Застывший серый мрамор. Лишь у Чебурекова губы нервно подергиваются и по щекам беспрестанно бегут молчаливые слезы. Открыл рот, чтобы подбодрить, и понял: у меня ничего не получится – горло сжало сухим спазмом. Трепать языком глупо, все всё поняли. Сколько осталось? Две секунды? Три? Чуть больше? Мы так долго валимся вниз. Уж лучше бы скорее! Иначе хватит ли сил выдержать и не сорваться в истерику? А мы все падаем. Наверное, можно оттолкнуться от скамьи и зависнуть в воздухе. Может, есть надежда? Не строй иллюзий! Я не чувствую своего веса, уши закладывает от перепада давления. То, что мы действительно стремительно падаем, перестало быть тайной и для самого последнего идиота. Три тысячи метров – достаточная высота, чтобы набрать приличествующее ускорение. Удар о землю, мгновенная боль – последняя проводница через мембрану грани и… и что потом? Блаженная тишина? Что там, за гранью? Дано ли нам ощутить? Может, я встречусь с отцом? Скорей бы! Что-то слишком долго, или это действительно правда – про последние мгновения, которые тянутся до бесконечности?
В круге иллюминатора померк свет, но этого не может быть, сейчас полдень, от страха помутилось зрение? Но внутри борта цвета не изменились. Игры разума. Потерять сознание и очнуться, когда все?! Очнуться… Смешно. Как не хочется верить в ничто. «…Я б хотел навеки так уснуть, чтоб в груди дремали жизни силы, чтоб дыша вздымалась тихо грудь…» – вроде так писал Михаил Лермонтов? Он тоже мечтал.
Удар слишком мягок, чтобы поверить в столкновение с землей, но достаточно жесткий для человеческого тела, которое пронзает боль. Кажется, я застонал и вновь на миллионную долю мгновения провалился в небытие. В следующую секунду послышался треск ломающихся деревьев и скрежет раздираемой обшивки. Нас кинуло на правую сторону, чей-то автомат с силой ударил меня в скулу, но боли я почти не почувствовал. Нас снова завертело, вертолет вывалился на поляну и, пару раз крутанувшись в воздухе, коснулся земли и заскользил по наклонной плоскости. Еще удар, стоны, ругань, чей-то отчаянный крик… и наш «МИ-8» замер.
– Земля? – настороженно поинтересовался невесть как оказавшийся подле меня борттехник.
– Это у тебя надо спросить! – буркнул я, едва сумев разжать сведенные челюсти. Сказал, скользнул взглядом по бойцам, машинально пересчитывая, будто кто-то из них мог взять и растаять в воздухе, и облегченно перевел дух: помяты, но вроде бы относительно целы. Вздохнул, выдохнул, потрогал пальцами насквозь пропитанный потом рукав куртки. По спине и вовсе стекали целые потоки.
– Десантируемся, живо! – Первым в себя пришел командир группы, то есть я. – Летчики целы? – спросил, пропуская вперед бойцов. О том, кто каким покидает борт, забыто начисто. Ну и ладно, кто-то тупит, банально еще не придя в себя; кто-то слегка пришиблен психологически, помят физически и потому запаздывает.
– Что нам сделается?! – донесся добродушный бас то ли командира судна, то ли штурмана (у меня в голове все перепуталось, и к тому же в своей летной форме они на одно лицо).
– Почему сверзились? – невольно вырвалось у меня. – Вроде над своей территорией шли.
– А хрен его знает… – буркнул вертолетчик. – И двигатели работали нормально, и не стрелял вроде по нам никто. Потом бац – и…
– Кончайте болтать! – одернул его борттехник старший прапорщик Загоруйко Кузьма Иванович (так он, во всяком случае, при встрече представился). – Давайте выбираться поживее, топливо подтекает, а то как бы… – Кузьма Иванович не договорил, в салоне явственно запахло гарью.
– Живее! – Я потянул застывшего в ступоре Прокофьева за руку, пихнул к выходу, дождался борттехника и скакнул в отверстие сам.
За спиной все еще громыхали лопасти разбившегося вертолета, давно уже остановиться должны были, а нате вам, вращаются. Мы стояли на широкой просеке, изрытой колесами тяжелой техники, и пялились в металлическую табличку с замысловатой арабской вязью.
– У всех все цело?
– Нормально все, командир! – за всех ответил мой заместитель старший сержант Илья Болотников (широкоплечий крепыш тридцати пяти лет от роду). – Помяло некоторых немного, синяки есть, но кости целы.