В юридической проработке программы приватизации огромную роль сыграл Петр Петрович Мостовой, юрист высочайшей квалификации. Он в Верховном Совете, в команде Петра Сергеевича Филиппова, разрабатывал закон о приватизации. А в подготовке нашей программы участвовал как эксперт (позже, в мае 1992 года, он стал моим заместителем). Так вот, Петр Петрович умел говорить с юристами на их языке, а в случае необходимости мог и настоять.
На наше счастье, в тот период, в конце 1991 года, аппарат правительства был чрезвычайно слаб. Он как бы заново формировался из остатков старого республиканского и частично союзного Совминов. И справиться с ним тогда было куда легче, чем, скажем, год спустя. Позднее, через уже сложившийся правительственный аппарат, приватизационные решения приходилось пробивать куда с большим трудом.
Не последнюю роль сыграла и жесткая политическая воля высшего руководства России. Мы опирались на поддержку президента. И наши противники понимали: как ни крути, а документ должен появиться как можно быстрее.
К концу декабря 1991 года все визы были получены, каждый министр подписался под тем, что он с программой в принципе согласен. Предстояло выходить на обсуждение в правительстве. Это, скажу я вам, не переговоры один на один с представителем каждого министерства. Тут мы одни, а против нас все Министерства чохом со всеми своими многотомными правками.
Ночи две-три в конце декабря мы вообще не уходили с работы, еще раз доводили документ. А потом еще раз согласовывали: проводили рабочую встречу с министрами перед заседанием Совмина. Там, как и полагается, получили “по полной программе”: отраслевая специфика не учтена, принципиальных замечаний — масса…
Уже тогда нам стало понятно, что противостояние Госкомимуществу отраслевых министерств неизбежно и без учета этого фактора чего-либо добиться невозможно.
Ведь в сущности любое нормально действующее правительство должно, с одной стороны, работать на обновление жизни, заботиться о нововведениях в разных ее сферах, и прежде всего в экономической. Но, с другой стороны, его задача — поддерживать стабильность существования. Это управленческое противоречие применительно к нашей государственной практике выражалось в том, что задача обновления была за Госкомимуществом, а поддержание стабильной работы экономики — за министерствами.
Попросту говоря, министру не оторвут голову за то, что плохо или не в срок приватизировали предприятие. А вот если у него, к примеру, встанет речной транспорт на Волге или если он сорвет завоз грузов на Север — тут его можно снять в одночасье.
Понимая все это, мы после предварительной встречи с министрами проработали еще одну ночь, чтобы внести изменения в программу и сбить накал неизбежной отраслевой атаки на нас.
И когда Ельцин, бывший тогда главой правительства, дал мне слово для характеристики программы, я мог с чистым сердцем сообщить под занавес своего выступления, что целый ряд существенных поправок, расширяющих права министерств в процессе приватизации, внесен.
Мы наряду с территориальными включили в документ и отраслевые программы приватизации. Дали возможность отраслевым министерствам наряду с Госкомимуществом назначать и снимать директоров, а также участвовать в комиссиях по приватизации. Включили, наконец, раздел об особом режиме приватизации: по решению правительства контрольный пакет акций сохранялся в государственной собственности сроком до трех лет.
Все это выбивало почву из-под ног потенциальных критиков программы, и потому обсуждение ее на Совмине прошло сравнительно лояльно. Конечно, определенный негативный подтекст ощущался в некоторых выступлениях, но разве сравнить это с теми разнузданными, агрессивными выпадами, которые были впоследствии. Те времена еще не наступили. Гайдар выступил лидером реформы, и все знали, что Чубайс — правая рука Гайдара, а потому сильно кусать его опасно.
Решение Совмин принял типовое: одобрить, доработать, внести высказанные замечания. При обычной процедуре на это дается дней пять — десять, в течение которых замечания извлекаются из стенограммы, фиксируются, обсуждаются. Словом, еще один круг. После чего документ с визами аппарата ложится на стол премьера для подписи.
У нас имелись одни сутки, в течение которых, помимо всего прочего, нужно было обеспечить еще и официальное внесение документа на Президиум Верховного Совета. Двадцать шестого декабря заседало правительство, а 28-го собирался президиум. При этом надо учесть, что программа приватизации — документ объемом в 24 страницы с десятью страницами приложений. Причем это — нормы прямого действия, по которым потом в арбитражных судах страны будут разбирать тысячи конфликтных дел. Тут одна переставленная запятая может принципиально изменить смысл, каждое слово дорого стоит.
И вот — сутки на доработку. Включая чисто технические операции: исправить, перепечатать на особой бумаге. Нужно было заставить это сделать правительственный аппарат, у которого тысячи важных дел, в том числе подготовка срочных заседаний президента и премьера. Мало того, нужно официальное письмо премьера на имя Хасбулатова: “Уважаемый Руслан Имранович! Просим внести…”
Такое письмо на коленке за пять минут не набросаешь. Оно готовится юристами, визируется в отделах правительства, подписывается премьером. Тем не менее через сутки письмо было в Президиуме Верховного Совета.
Конечно, президент звонил Хасбулатову с просьбой немедленно поставить вопрос на президиум. Ни моего влияния, ни политического веса Гайдара здесь не хватило бы. И это при том, что то был “медовый месяц” отношений с Верховным Советом, когда все стремились продемонстрировать: мы — за реформу, за приватизацию, за частную собственность. Не зря же мы в августе защищали парламент вместе с президентом!
Противостояние скорее было внутриправительственное, когда каждый министр думал: “А черт его знает, послушаешь этого Чубайса, приватизируешь, ну хоть эту энергетику, а завтра у тебя напряжение в сети упадет, атомные электростанции встанут”. Логика известная — элементарный здравый смысл. У Верховного Совета такой ответственности за реальное дело не было, им в то время лишь бы показать, что они демократы и реформаторы.
Имелся, правда, некоторый законодательный нюанс, который крайне осложнял ситуацию. Проект программы приватизации должен был утверждаться на сессии Верховного Совета. А это — обсуждения в комитетах, первое чтение, второе чтение… Процедура на полгода. Между тем либерализация цен намечалась с 1 января. Медлить с приватизацией нельзя было ни дня. Как выйти из такой юридической ловушки? Решили вынести на Президиум Верховного Совета ту же программу, но назвать ее “Основными положениями программы приватизации государственных и муниципальных предприятий на 1992 год”, что давало президиуму право утверждать документ. А потом уже мог следовать соответствующий указ президента. Таким образом, мы как бы выскальзывали из-под Верховного Совета и давали возможность механизму приватизации заработать в срок.
В том, что против самого термина “основные положения” возражений не будет, мы не сомневались. В сознании людей, которые принимали этот документ и должны были им пользоваться, срабатывало рудиментарное представление о старых советских механизмах. Основные положения программы — это как бы трансформированные “Основные направления” пятилетнего плана социально-экономического развития народного хозяйства. Привычное словосочетание для чиновника любого ранга. Как было не использовать в своих целях такую аналогию?
Расчеты наши оправдались. Документ прошел через Президиум Верховного Совета. И доклад мой, и обсуждение его — все это состоялось в сравнительно доброжелательной обстановке. Но это был еще только второй акт действа. Предстоял и третий — указ президента. Опять-таки за сутки мы ухитрились “пробить” документ через юристов Верховного Совета, собрать все визы и получить официальное постановление, одобряющее программу. Я сейчас даже плохо понимаю, как это удалось сделать. Тем не менее весь комплекс документов отправили к Ельцину вовремя.
Системы юридического контроля в администрации президента — главного правового управления тогда еще не было. Оно появилось несколько позже. При теперешней процедуре все началось бы заново: юристы президентской администрации заявили бы, что юристы правительства все сделали неправильно, нужно делать совершенно иначе, и снова — согласования, компромиссы, давление, уступки…