Конечно же, Оля рассказала Биллу, что муж у неё известный учёный, доктор наук, профессор. Да Билл сам часто смотрел и любил нашу передачу 'Это вы можете!', знал меня по этой передаче.
И этот серьёзный человек, учёный, предлагает Биллу выпить за президента Горбачёва из женской ноги! У Билла выступили на лбу крупные капли пота, но он, поблагодарив, отказался.
- Вы что, не пьёте вина вообще? - поинтересовался я.
- Нет, вообще пью, но конкретно в данный случай - нет! - отвечал Билл.
- Вы, что не уважаете президента Горбачёва? - продолжал я допрос.
- Нет, мы в нашей стране уважаем мистер Горбачёв, и я тоже! - горячо возразил Билл.
- Тогда почему же вы отказываетесь выпить из ноги, я же выпил за вашего Рейгана? - недоумевал я.
Капли пота уже стекали по лицу Билла.
- Это не есть традиция нашего народа - пить из нога! - оправдывался Билл.
- А из рога пить можно? - допытывался я.
- Да, из рога пить этикет допускает! - согласился Билл.
- Из женской туфельки тоже можно пить? - поинтересовался я.
- Да, в исключительный случай раньше так допускалось! - подтвердил Билл.
- Так почему же из туфельки можно, а из самой ноги - нельзя? - демагогически вопрошал я.
Бедный Билл чуть ни плакал.
- Я не в состоянии отвечать на ваш запрос! - признал своё поражение Билл.
- Молодец, я испытывал тебя, ты оказался принципиальным, правильным американцем! - по-американски широко улыбаясь, констатировал я. - А теперь выпьем за США - самую демократическую страну мира! После нас, разумеется! - быстро добавил я.
Налив вино в бокал я вручил его Биллу, себе налил снова в ногу, и, чокнувшись, мы выпили.
- Да, у нас достаточно демократический страна! - простодушно подтвердил Билл, выпивая.
Я намеревался вечером идти в русскую баню, благо она была в двух минутах ходьбы - это 'Тетеринские бани'. Предложил и Биллу сходить туда вместе. Обещал потереть спину.
Бедный Билл вспотел опять.
- Отстань от Билла, а то получишь! - рассвирепела Ольга.
- А что получу, доллары? - поинтересовался я.
- Доллары у вас не являются платёжной валютой, их надо преобразовывать в рубли, так нас инструктировали! - толково пояснил нам Билл, и мы расстались - я ушёл в баню.
Если американцы все такие, как Билл, то как же там скучно! Как там живёт Оля, привыкшая к моему искромётному юмору? А мои ученики, уехавшие жить туда, дурят там своих сотрудников, признаваясь, что они, якобы, засланные агенты КГБ, и те им верят. Верят и бледнеют от страха! Добрые, порядочные, правдивые ребята - эти американцы! Только очень уж наивные. Как они ещё выдерживают наплыв наших ушлых 'русаков' к себе - ума не приложу!
Итак, для интимных встреч я стал использовать дачу в Расторгуево, но покоя мне не было и там. Однажды уже в декабре, я выделил день специально для консультаций Осе Юдовскому. День мы с ним поработали, прерывая занятия прогулками по природе. Поблизости от дачи было кладбище (из-за чего я по вечерам боялся даже в туалет выходить), и небольшие озёра. Лёд на них был ещё гладкий, на нём - небольшой слой снега, который легко стирался ботинками, а под снегом лёд казался почти чёрным, и на нём можно было легко писать слова. И я, недолго думая, вывел ботинками трёхметровые буквы: 'Долой КПСС!'. Перепуганный Ося тут же принялся их лихорадочно стирать.
- Нурбей Владимирович, как вы можете такое писать, увидят с вертолёта - арестуют! - беспокоился Ося.
- А как узнают, что это мы писали? - поинтересовался я.
- Не мы, а вы, - поправил Ося, - а узнают по почерку; дайте мне защитить диссертацию, а потом пишите, что хотите!
Теперь, живя в Америке, мой ученик - миллионер Ося, наверное, уже не боится писать на американских озёрах: 'Долой КПСС!'. Если у них озёра вообще замерзают!
Вечером выпили и спокойно улеглись спать. А ночью, что-то часа в два, вдруг раздаётся стук в окно. Моя кровать была как раз близ него. Я испуганно вскочил, включил свет и посмотрел в стекло. А там маячило что-то зелёное и бледное лицо посередине, и окно-то, как раз выходит на кладбище.
- Кранты! - решил я, и с истерическим криком заметался по комнате, - не иначе - привидение!
Вскочивший на мои крики Ося всмотрелся в окно попристальнее и успокоил меня:
- Так то же Тамара Фёдоровна!
Ося знал Тамару Фёдоровну ещё по институту, да и по многочисленным встречам в Курске.
- А как она могла оказаться тут ночью? - не поверил я.
- Вот у неё и спросите! - посоветовал Ося.
Мы открыли дверь дачи и не без страха пустили замёрзшую Тамару внутрь. Она была в зелёном пальто и в мохнатой зелёной же шапке. Вина у нас уже не оставалось, но она привезла бутылочку мадеры с собой. Оказывается, она летела в Курск с Урала, где была в командировке. А самолёт сделал посадку в Домодедово, которое рядом с Расторгуево. Вот Тамара и решила навестить меня на даче, без какой-нибудь гарантии, что я в эту ночь именно там. Взяла такси и приехала. Что она делала бы, не застань меня здесь, даже не представляю! Поэтому я дал ей один ключ на всякий случай, если надумает вдруг меня ночью проверять, а на даче пусто. Хоть переночевать будет можно.
Застав меня с Осей, Тамара успокоилась, хотя продолжала подозрительно посматривать на нас. Тогда я и пояснил ей, что один здесь ночью я бы не остался и за кило золота. Не будь Оси, не попала бы она ночью на тёплую дачу, а делала бы нивесть что. И её грязные подозрения я отметаю напрочь! Мы переместили Осю в соседнюю маленькую комнатку и плодотворно переночевали. Вечером Тамара уехала в Курск поездом.
А ключом от дачи Тамара Фёдоровна не преминула воспользоваться. А получилось это так.
Встречая в ИМАШе Инну, я иногда спрашивал у неё про Тамару - маленькую.
- У неё всё о'кей! - говорила обычно Инна, - о тебе и не вспоминает, у неё много поклонников!
А тут как-то Инна призналась, что Тамара была беременна от меня и сделала аборт, причём очень поздний, и долго болела после этого. На мой вопрос, почему мне об этом ничего не сказали, Инна поинтересовалась:
- А чем бы ты смог нам помочь?
- Хотя бы деньгами, ведь это всегда нужно, врачу, там, заплатить, или на что другое: неуверенно сказал я.
- Аборты делают бесплатно, да и вообще мы здесь обошлись без тебя! - как-то вызывающе ответила Инна.
Так и не разобравшись, кто это мы, и кому это нам, я понял, что на восстановление отношений с Тамарой-маленькой, после всего произошедшего рассчитывать нельзя. И почему-то пригласил Инну в Расторгуево.
Она долго колебалась, но завтра была суббота - выходной день, и всё-таки согласилась. Инна несколько раз предупредила меня, чтобы я не думал приставать там к ней, и я уже пожалел, что пригласил её. Но, так или иначе, мы приехали в Расторгуево, взяли в сельмаге вина с закуской и пошли на дачу. Выпили, вышли погулять по глубокому снегу, вернулись, ещё выпили. И легли спать, каждый на свою койку. Я на свою - широкую, а Инна на Осину - узкую.
Как настоящий педант, я, дав слова не приставать, так и поступил. Заснул себе без всяких дурных мыслей. И вдруг среди ночи меня будят: поцелуем. Я уже был готов вскочить и кричать от страха, но увидел, что это Инна. Видимо, пожалела о сказанной фразе - 'не приставай'. Пришлось нарушить слово джентльмена, причём два раза - ещё под утро. Хотя приставанием с моей стороны я бы это не назвал, скорее это было 'непротивление приставанию со стороны партнёра'. А об этом я слова не давал.
В субботу мы встали поутру, выпили чаю, почистили зубы, сходили в туалет, который одиноко стоял в глубине двора, и выехали в Москву. Причём на вокзал шли 'по сокращёнке' - Инна куда-то спешила.
На Павелецком вокзале мы расстались, и я заспешил домой - на Таганку. Оля ещё лежала, и пришлось к ней поприставать; к тому же я ей слова, запрещающего это делать, не давал.
Мы ещё лежали в кровати, когда прозвучал звонок в дверь. Оля, чертыхаясь, встала и отворила; через минуту она вошла в комнату и хмуро бросила мне:
- Это к тебе - Тамара Фёдоровна!
Я не поверил - ведь Тамара никогда не бывала на Таганке. Накинув халат, я вышел за дверь - Тамара почему-то никак не хотела заходить в квартиру. Наконец, она согласилась зайти и присесть на кухне. Я присел рядом, а Оля зашла в комнату. На лице Тамары было выражение высшей степени презрения, как у Станиславского в его мимических портретах.