Выбрать главу

Я достал свой паспорт, который всегда носил с собой, и раскрыл его на своей фотографии:

- Смотри на мою фамилию, ты живёшь на моей улице! Тронешь меня или жену - будешь иметь дело с моим братом - начальником вашей милиции Иваном Гулиа, или с моим вторым братом - абреком Лёнчиком Гулиа.

Армяне, приблизившись, прочли фамилию в паспорте, посмотрели на фотографию, и испуганно отошли назад. Им всем был хорошо знаком начальник поселковой милиции Иван. А абрека Лёнчика они, к своему счастью, хоть и не знали лично, но наслышаны о нём были достаточно. В любой момент абрек со своей дружиной мог спуститься с гор и обложить их данью. Это, конечно, было пострашнее брани, которой по-армянски обложил их я.

Мой далёкий родственник Лёнчик, был хорошо известен в Абхазии своими подвигами. Как-то милиционеры обложили данью ресторан, анонимно принадлежащий Лёнчику. Они каждый день наведывались туда и бесплатно обедали. Так продолжалось года два, после чего милиционеры нарушили какой-то договор. Тогда Лёнчик разослал им открытки, где сообщал, что в его ресторане милиционеров два года кормили собачьим мясом. 'Я всегда знал, что вы - собаки, и два года кормил вас мясом бродячих собак!' - гласило послание.

Ещё однажды его заклятые 'друзья' милиционеры застали Лёнчика в конспиративном домике, где на столе стояло несколько тридцатилитровых бутылей с 'контрабандным' спиртом, из которого на подпольном заводе делали коньяк. Лёнчик мгновенно опрокинул стол, все бутыли свалились на пол и разбились. Стоя по щиколотку в спирту, он достал зажигалку и пообещал, что при приближёнии к нему взорвёт дом. Милиционеры выбежали наружу, а Лёнчик, пьянея от паров спирта, простоял там несколько часов, пока жидкость не испарилась. Потом, как ни в чём не бывало, вышел к милиционерам. Улики испарились, а за битое стекло 'калыма' не берут. И милиционеры ушли от него не солоно хлебавши.

Вот с каким героем предстояло иметь дело армянам, если бы они тронули брата абрека или его жену! Толпа тихо разошлась, а двое 'зачинщиков' вернулись к своим русским подружкам, которые верно ждали их на путях и безропотно пошли с ними.

Всё закончилось 'путём', но я попросил Иру впредь, если ей дороги её жемчужные зубки, шёлковая кожа и сиреневые глазки, не делать больше замечаний аборигенам. Если, конечно, дело происходит не на улице Гулиа, а сама Ира не находится рядом с 'братом' милиционера Ивана и абрека Лёнчика!

Всё было хорошо и безоблачно. Но я не зря сказал, что Ира была очень начитана и помнила про Манон Леско. Она и сама была натуральной Манон Леско. Двадцати четырёх дней, видите ли, ей не хватило сохранять мне верность!

Я знал, что ей не терпится на танцплощадку и отпускал её, а сам, бесясь от ревности, напивался в своей комнате до чёртиков. Однажды даже, схватив дубину, раздетый по пояс (для устрашения танцоров мышцами и волосатой грудью), я ворвался на танцплощадку. Там я с трудом нашёл Иру, танцующую с каким-то хлюпиком, отнял её и уволок, погрозив дубиной потенциальным соперникам. Но Ира, используя женскую власть, испросила-таки у меня право ходить на танцплощадку. А я-то следил за ней, и обнаружил, что хоть она и уходила, якобы, на танцплощадку, там её не было. Это уже было изменой!

Рядом с мой комнатой, с другой от Иры стороны, жила одна в своём 'угловом' номере толстая проститутка. Посетители лезли к ней почему-то по пожарной лестнице, проходившей рядом с её окном, по два-три за ночь - последовательно, конечно. Днём и вечером у неё был тайм-аут, и я, отпустив 'мою Манон' на танцы, зашёл к толстушке поболтать. Она тут же охаяла мою пассию, обозвав её тощей селёдкой и сукой. Оказывается, все, кроме меня, знали, с кем ещё встречается Ира, и живо обсуждали наши с ней отношения. Они ждали, чем всё кончится, и жаждали крови. Так, по крайней мере, поведала мне толстушка лёгкого поведения.

- Солидный ты мужик, нет бы тебе с солидной бабой связаться, а ты сыкуху какую-то выбрал! - в сердцах высказала мне толстуха-легковуха.

Тут дверь её комнаты отворяется и в ней появляется разъярённая Манон.

- Тебе мало по десять кобелей за ночь, ещё и моего мужа захотела оприходовать! - заорала на толстуху Манон, и, схватив меня за руку, выволокла из комнаты.

- Ты успел её трахнуть или нет? - прижав меня к стенке, строго спросила Манон. Я испуганно замотал головой. - У неё же весь венерический букет, нам в поликлинике сказали! - шипела на меня Манон.

Она затащила меня в мою комнату, Мишка пулей вылетел в коридор. Это очень интересно и ново - акт с разъярённой от ревности женщиной. Я, правда, забыл спросить Манон о 'венерическом букете' её другого любовника. Мы договорились, что Ира больше не будет ходить на танцплощадку, благо до конца отдыха осталось дня четыре. Но завтра же вечером она опять исчезла. Я заходил на танцплощадку, искал её, но не нашёл. В ярости зашёл я к себе в комнату и нажрался водки, но не опьянел, а только задурил себе голову.

- Убью! - решил я, - по-кавказски убью за неверность! И суд меня поймёт!

Я уселся на балконе и стал ждать возвращения Иры. Мне была видна дорожка ко входной двери корпуса. В полночь эта дверь закрывалась, и войти в корпус можно было только по толстухиной пожарной лестнице. Десять часов, одиннадцать, пол двенадцатого. Иры нет. Я почти протрезвел, и стал уже волноваться за безопасность мой возлюбленной. Без пяти двенадцать внизу появляется бегущая фигурка девушки. Это была Ира.

Я вошёл в комнату и сел за стол. Ира, запыхавшись, вбегает в комнату и - ко мне. Я встал и отстранил её от себя. Потом, спокойно указав на дверь, тихо и безучастно сказал: 'Вон!'. Мишка крепко - 'без задних ног' - спал и ничего не слышал.

- Ты понимаешь, что говоришь? - вспылила Ира.

- Вон! - повторил я, вывел её, и запер за ней дверь. Я ликовал - сумел-таки преодолеть слабость, показал свой характер.

Утром я выждал, пока Ира уйдёт в столовую и, собрав шмотки, сообщил дежурной, что выбываю досрочно. Потом тихо спустился и быстро пошёл к выходу с территории дома отдыха. И тут у самых ворот, прямо навстречу мне - Ира.

- Нурбей! - позвала она и остановилась.

Я молча покачал головой и, обойдя её, зашагал дальше. Думал, что не выдюжу, остановлюсь, но сдюжил. Даже оборачиваться не стал, знал, что она смотрит мне вслед. Дошёл до остановки автобусов и сел на ближайший сухумский.

Несколько дней я пробыл в Сухуме без Тамары в компании мамы и старшего сына с женой. У них к тому времени уже был трёхлетний сын - мой внук. Внука назвали в мою честь Нурбеем и был он мне полной тёзкой - имя, отчество, и естественно, фамилия у нас были одинаковы. Упреждая события, скажу, что у этого моего полного тезки уже есть дочь - моя правнучка - по имени Кинга, и живут они в Польше. Как, кстати, и сестра Нурбея-младшего, моя внучка Маргарита.

В маленькой Абхазии сплетни расходятся чрезвычайно быстро, и к моему прибытию в Сухум семья уже была наслышана о моей молодой жене. Зная, что от Тамары это не утаить, я во всём ей признался уже по дороге от поезда домой. Сказал, что чёрт попутал, и что всё вышло по-пьянке. А как протрезвел, мол, бросил всё и бежал в Сухум.

Скажу заранее, что Ира уже в сентябре позвонила мне из Киева, покаялась, и мы помирились. А вскоре она заявилась в Москву и пришла к нам в гости. Как всегда, у нас был и Саша, почти ровесник Иры - года на три старше. Я их познакомил, они очень смотрелись вместе, и мы оставили их у нас на ночь, причём в отдельной комнате.

Но, как оказалось, зря. Он заявил потом, что она ему не понравилась, а она - что он ей. Но это было после, а весь вечер мы провели весело - выпили и вспомнили наши гудаутские подвиги. Ира в лицах рассказала про соревнования по стрельбе с милиционерами и свою решающую фразу из кухни: 'А мой Нурбей не только сильнее ваших мужей, но и метче стреляет!'. Рассказала и про то, как старик Ризабей передал мне мою пинетку, которую отец носил на шнурке на шее, как амулет.

Уж лучше бы он уж не снимал её и не передавал той женщине - может, остался бы жив!

Ира поинтересовалась, что это такое есть у меня в Москве, про что, все как один, гости на съезде гулиевцев говорили: 'У тебя в Москве есть всё!'. И я указал Ире на Тамару и Сашу: