Я диктую ему «подписку». Он мгновенно трезвеет:
— Но ведь если что… Требую еще пять.
Сходимся на половине — я мог бы дать ему и десять, но есть правила игры.
Дело сделано, мы расстаемся, у нас чуть более суток, чтобы обзавестись нужной одеждой и минимально правдоподобными «карточками» — пропусками.
Встретились вечером. Модест принес «авансовый отчет», Джон порвал его не читая. Изучили «карточку». Это внутренний пропуск, может быть — некий «опознавательный знак». Судя по тому, что кодовые замки открываются простым набором нужных цифр и карточка в процессе не участвует — электроника у них на уровне «отдаленной перспективы»…
В общем — чепуха.
И приходит идея: некогда у меня был на связи фотограф, хороший парень, надежный.
Я поехал к нему без звонка. Он живет по-прежнему один, не женился, любовниц нет — уникум…
Показал «карточку», он сразу все понял.
Приступает к работе. Фотографирует, проявляет.
— Текст сами напишете? Тут еще печать эта… Но она простая…
— Делай сам, ты же умеешь…
Делает. Получается как на фабрике Гознак. Через час он вручает мне три глянцевых прямоугольника. Моя фотография, фотографии Джона и Модеста. Печати, аббревиатура — все на «ять»!
Оставляю на столе тысячу рублей. Он бледнеет:
— Так вы…
— Именно. И забудь обо всем. Я бы, конечно, мог тебя не разочаровывать, но в моем теперешнем деле обман не нужен. Хватит обмана…
— А я всегда гордился… — бормочет он. Улыбается: — Не боитесь?
— Не боюсь. Чувствую. Я думаю, что люди должны верить друг другу хотя бы иногда. Вот что: то, что я хочу сделать, — это не преступление, ты это должен понимать. Формально, с точки зрения преступников — да! Но ведь мы полагаем себя людьми нравственными?
— Я привык вам верить. Вы были человеком. Всегда. Начальники ваши — редко. А вы — всегда.
Улыбнулся:
— А ведь мы с вами странным делом занимались… Люди живут, ходят в театр, улыбаются, женятся, детей рожают, а мы все врагов ищем и выкорчевываем. Вы верите в них?
— Не очень. По совести — все это имитация деятельности. И вообще — кого считать врагом? Кто хочет жить лучше и других за собой ведет?
Он пожал мне руку:
— Желаю…
И мы расстались.
…Теперь — хроника; все по минутам:
8.00. Фургон с баллонами остановился в Средне-Кисловском — тихий переулок в центре. Мы — сели, они — сошли.
— Если до 16.00 не будет звонка — исчезайте.
8.05. Едем. Модест ведет грузовик умело, даже с некоторым изяществом. Маршрут изучили.
Тяжело молчим, только один раз Джон меланхолически крестится — мы едем мимо Ваганьковского кладбища.
Хорошевское шоссе, влево, еще влево, направо…
На другой стороне показался прозрачный забор — поверху тонкие струны охранной сигнализации. Пусто, в окнах темно, только два-три светятся мертвым неоновым светом — напряжение нарастает, словно нить лампочки под реостатом: вишневый цвет, красный, белый…
9.00. Поворачиваем и останавливаемся у автоматических ворот, Модест дает два гудка: один длинный, один короткий — как и положено.
9.01. Ворота ползут — пока все «ком иль фо», въезжаем, стоп, охранник с автоматом вспрыгивает на подножку.
9.02. — Что? — серое лицо, серые глаза, серые слова.
Молча протягиваю накладную. Я — экспедитор как-никак. Самое-самое мгновение. Сейчас он поймет, что экспедитор — Федот, да не тот и… «Руки на затылок, выходи!»
Мне кажется, что я слышу его высокий, визгливый голос…
— Давай… — Он машет рукой и возвращает накладную. У меня такое ощущение, словно меня выкупали в ледяном меду, а вымыть и высушить забыли…
9.05. Модест с идиотической улыбкой на устах трогает с места, поворачивает. Мы едем и… никто нас не останавливает, никто не стреляет — надо же…
9.10. …Подъехали к складу. Какие-то люди в халатах — их двое — начинают разгружать баллоны.
Мы с Джоном подходим:
— Ребята, где тут туалет? Пива вчера нажрались, ей-богу…
— В штаны, — советует один, закуривая. — Здесь шляться не положено, должны знать.
— Так. Он еще и пур ля гран желает, — киваю в сторону Джона. — Ребята, а?
— Вась, проводи, а то обделаются, — без улыбки говорит второй. — Разгружаем еще 15 минут. Чтобы без опозданий. Унитаз не продырявь… — смотрит на Джона. Тот улыбается вымученной, страдальческой улыбкой, и нельзя понять: то ли оттого, что боится рот открыть (это знаю я), то ли и в самом деле… исстрадался.
9.15. «Вась» ведет нас к двери, потом по коридору, потом толкает еще одну дверь с табличкой, на которой мальчик из латуни сидит на латунном же горшке.