— Купите, — предложил продавец. — Нынче все перепуталось, а вернется законная власть — повесите.
— Законная власть не вернется никогда! — насмешливо произнес кто-то сзади, и, оглянувшись, Шавров увидел Певзнера. Невольно сделал шаг назад и спрятал руки за спину — на тот случай, если Певзнер захочет поздороваться. Но тот молчал, и Шавров, проклиная себя, заговорил:
— Здравствуйте, Семен Борисович… Какими судьбами в Москве?
— То есть как? — удивился Певзнер. — Я живу в Москве!
— Вы же говорили, что в Житомире?
— Я? — еще более удивился Певзнер. — Вам? Простите, где и когда? — И, не давая Шаврову открыть рта, обиженно добавил: — И потом — почему Семен Борисович? Я — Самуил Самуилович Лейхтенбергский, москвич и совслуж!
Голова у Шаврова пошла кругом. Он посмотрел на Лейхтенбергского диким взглядом и, расталкивая толпу, бросился в сторону.
— Сумасшедший! — крикнул ему в спину Лейхтенбергский. — От кого вы бежите? От судьбы не убежишь! Есть разговор.
Шавров обреченно оглянулся.
— Вот чудак! — Лейхтенбергский незлобиво пожал плечами и улыбнулся. — Красный конник, герой, без денег и без работы. Это же ужас!
— Вы не… Певзнер? — на всякий случай спросил Шавров.
— А вы не великий князь Михаил? Идите за мной.
— Куда?
— Тут рядом. Что такое НКПС — знаете?
— Наркомат пути?
— Работать у нас хотите?
— Кто меня возьмет…
— Вы имеете дело с Лейхтенбергским! Документы при себе?
Шавров кивнул.
— Почему вы решили, что я — конник?
— А почему я решил, что вы — герой?
— Ну, это же видно… — расслабился Шавров. — Орден все же…
— И шинель до пят — тоже видно, — серьезно сказал Лейхтенбергский. — Идите в бюро пропусков, там вывеска, а я пока договорюсь.
Он ушел, а Шавров без труда отыскал бюро пропусков НКПС, и почти сразу же его вызвали в отдел Петракова. Это было как в сказке.
Длинными и мрачными коридорами он добрался до отдела. Петраков оказался лет сорока, в хорошо сшитом штатском костюме с орденом Красного Знамени на лацкане. Цепко посмотрел на Шаврова и пригласил сесть.
— Ну что же… — он сел напротив. — Скажи без околичностей: ты человек надежный?
— До сих пор никого не подвел, — насупился Шавров.
— Я в том смысле, что мы тебя, конечно, проверим, да ведь что проверка? Формальность… А тебе в перспективе может быть доверена работа особой секретности и огромной важности… По краю бритвы будешь ходить…
— Обещающее начало.
— Я откровенно. У тебя образование, ты через пару лет, может, замнаркома станешь. В отличие от меня. Шесть классов реального, как ни крути… Так можно тебе верить?
— Мой комкор… — начал Шавров и сразу почувствовал, как обволакивает знакомое черное облако. Лицо Петракова проступало из мглы несоединяющимися частями: нос, одна губа и бровь над дергающимся веком.
— Чего замолчал? — голос звучал словно из глубокого колодца. — Какой комкор? Кто?
— Кто… — безразлично повторил Шавров и начал тереть виски — по всей голове разлилась тупая боль. Это было наваждением, проклятьем каким-то — назвать комкора он не мог. Только в Своем страшном сне помнил он эту фамилию и повторял ее исступленно и яростно, как заклинание, но, очнувшись, снова безнадежно забывал…
— Расстреляли комкора… — справляясь с приступом дурноты, внятно произнес Шавров. — Тебе надо знать одно: он мне верил. Всегда и во всем. Остальное — не имеет значения…
Петраков улыбнулся:
— Расчет у тебя, значит, такой: если от страха побледнею и чушь начну пороть — стало быть, и разговаривать нечего. А если пойму правильно — разговор получится серьезным. Угадал?
— Можно еще сообщить. Куда следует…
Петраков помрачнел:
— Что ты знаешь о Кронштадтском мятеже?